Сергей Литвинов - Поиски такси

И вот, вскоре после путча, осенью девяносто первого года я оказался на поминках по моему другу журналисту Сереге Р. Он умер молодым, но, нет, совсем не от водки. В восемьдесят шестом, когда рванул Чернобыль, Сережа Р. пошел в ЦК и попросился добровольцем в ликвидаторы. Делал под Припятью многотиражную газету. Хватанул свою дозу и пять лет спустя сгорел от почечной недостаточности. Умер он молодым, всего на пару лет старше меня.

Настроение на поминках было паршивейшим, его не брало никакой водкой. Почему-то вспоминалось, как за полгода до мы вместе с Сергеем явились через заднее крыльцо к директору ликеро-водочного магазина, и он попросил десять бутылок водки «на поминки». Директриса резонно попросила предъявить справку о смерти. «Понимаете, – мягко сказал Серега, – товарищ еще не умер». Все расхохотались, обаяние его было велико, директриса выписала хоть не десять, но пять бутыльментов. Мы радостно напились. Оказалось, с поминками Сергей как накаркал.

На тризне, да еще по другу, как не выпить. Нагрузившись, я зашел домой к своим родителям – они жили неподалеку. К чему-то прицепившись, поругался с ними. Вырвался, поехал домой, к семье. Решил воспользоваться такси. В ту пору заказывать авто было бесполезно, и я пошел ловить на улицу. Простоял едва ли не час. Машины не останавливались, а те, что тормозили, везти меня отказывались. Окоченев, я плюнул и потащился домой на метро. Приехал злой, протрезвевший, похмельный, противный сам себе. И ночью того же дня… Нет, не скажу, что мне был голос, или видение, или кто-то свыше меня надоумил. Нет, просто я вдруг отчетливо и ясно понял: мне надо бросить пить.

Не скажу, что это было первым моим подобным решением. Несколько раз я уже давал себе зарок. Но надолго меня не хватало. То друг из загранки привез настоящего виски. То поминки по деду случились и не выпить было никак нельзя. То в командировке в Таджикистан оказалось невозможно нарушить законы восточного гостеприимства. Но в тот раз, после поминок по Сергею, мне почему-то показалось: все теперь обстоит очень серьезно, и нарушить завет мне никак нельзя.

Нет, я не кодировался и мне не вшивали спираль. Просто дал самому себе слово.

Трудно ли мне было? Поначалу нелегко. Тяжко объяснить окружающим, что к чему. И в застольях сидишь дурак дураком. И времени свободного появилось – вагон, которое не знаешь чем занять.

Неловкое чувство продолжалось довольно долго – наверное, с год. Потом и я, и окружающие к моему новому, трезвому состоянию привыкли. А свободное время тоже нашлось чем занять. Попервоначалу я взялся учить «Евгения Онегина» наизусть, Музиля читать. А потом принялись, вместе с родной моей сестрой Анной, которая как раз на журфаке стала в рекламе специализироваться, совместно делать бизнес. Времена переменились, страна стала иной. За бизнес взялись все. Мы схватились, по заказу одного из первых в стране рекламных агентств, разрабатывать свой способ оценки эффективности рекламы. Способ не приняли, но работать вместе оказалось интересно.

С тех пор прошло без малого двадцать пять лет. И я действительно с того дня, в сентябре девяносто первого, больше не пью. Не то что ни капли – лет через двадцать после зарока я стал позволять себе бокал-другой сухого вина – на отдыхе или по пятницам. Но крепкого спиртного в рот больше не брал и не беру.

Помимо прочего, мне совершенно перестало нравиться состояние опьянения. Глупое и довольно противное чувство, когда ощущаешь себя гораздо большим дураком, чем ты есть на самом деле.

Бывало ли у меня искушение? Да, и не раз. Особенно в первый год. Но я делал над собой усилие, искус отгонял и за каждый случай преодоления мысленно ставил себе плюс один балл. Через полгода соблазн стал посещать гораздо реже, после года воздержания исчез вообще. Наверное, мне повезло, что я ушел в завязку в свои тридцать, а не в сорок и не позже. Психологическая привязанность к спиртному не успела перерасти в физиологическую.

И оказалось, что есть на свете очень много вещей, которыми заниматься приятно, весело и интересно – причем на свежую голову. Я стал писать – больше и интересней. Читать – больше. Больше смотреть кино, бывать в театрах и на выставках. А поездки по стране и за границу! Их тоже оказалось приятнее воспринимать на свежую голову. И даже общаться с друзьями – интереснее и веселее выходило по трезвяку. Я открыл для себя заново радости спорта. Стал ходить на лыжах и кататься на велике. А недавно йогу начал осваивать.

Я не берусь судить, насколько счастливее стала моя жизнь после сентября девяносто первого, но то, что она таки стала много счастливее – определенно. Хорошо ли, плохо ли, но я сумел сделать в жизни многое из того, чего ни за что не совершил бы, продолжая квасить. Да что там говорить! Уже хотя бы за то мне надо благодарить мое тогдашнее решение, что моя жизнь после него просто была . Имела место.

Ведь, к глубочайшему моему сожалению, всех тех, кого я упомянул в этой заметке, уже нет с нами.

Вадим Дмитриевич был единственным, кто прожил длинную жизнь, скончался, будучи за семьдесят, и увидел главный труд своей жизни опубликованным. Но я не могу отделаться от мысли, что его могучий организм позволил бы ему прожить и до сегодня, на радость семье и его друзьям, когда бы не…

Тихий пьяница Володя из «Смены» погиб зимой девяносто четвертого. Ужасная смерть – его нашли в квартире, задушенного какой-то проволокой. Его собутыльник валялся с пробитой головой на лестничной площадке – на него все и списали. Володе около сорока тогда было.

Валера скончался – оторвался тромб, – едва ему перевалило за пятьдесят пять. Мы, друзья, подарили тогда ему на юбилей красивый кожаный портфель. Он его берег, так и не успел им попользоваться.

Андрюша К. в девяносто четвертом, давно уволившись из «Смены», зачем-то вдруг пожаловал в редакцию. В пьяном виде то ли выпал, то ли выпрыгнул в лестничный пролет с шестого этажа. Судьба его хранила – он весь переломался, но выжил. Долго лечился и восстанавливался. Завязал со спиртным. Пользуясь старыми связями, работал на дому. Несколько раз срывался, лежал под капельницей в Склифе. Наконец однажды развязал по-крупному и умер на собственной кухне, в окружении бутылок. Ему тоже немногим за полтинник перевалило.

Мне порой – не часто, но все-таки – становится обидно, что апофеоз моей алкогольной молодости пришелся на самые гадкие напитки: водку «андроповку», портвейн «три топора» и «жигулевское» пиво. И я так и не совершил, вместе со страной, массы гастрономических открытий: не познал вкус текилы… кальвадоса… бурбона… шнапса… Но эта идея быстро проходит, и, сидя на роскошном балконе в собственном доме в ближнем Подмосковье, я начинаю думать, что я все-таки гораздо счастливее, чем все те, что эти специалитеты отведали.