Юрий Ценципер - Я люблю, и мне некогда! Истории из семейного архива

Та странным голосом сказала, что Артур поехал на курорт. Я тогда сразу отправилась к своей подруге, которая в моем присутствии говорила с твоей мамой по телефону. Из этого разговора мы поняли, что Артур арестован.

Это случилось в ночь с 10 на 11 декабря в его комнате в “Люксе”. Затем его провели вниз – в комнату, где жили Ася с сыном. Эта ночь навсегда врезалась в память Юры:

Моя кровать стояла в заднем левом углу. Посередине стены стоял шкаф. Я проснулся, закричал: “У нас гости! Будет праздник!” Подошла мама, прикрыла одеялом, сказала: “Спи”. Люди, пришедшие в комнату, рылись в шкафу. Что-то выбрасывали.

Последними словами Артура, сказанными Асе, были: “Не верь никому! Я ни в чем не виноват…”

В протоколе обыска говорится, что среди конфискованного были письма, документы, книги Троцкого и Зиновьева, книги “Ленинизм и троцкизм” и “Логика фракционной борьбы”, финский кинжал в кожаных ножнах, “ремень брючной желтый новый” и т. д.

Сохранилась справка о поступлении отца в больницу Бутырской тюрьмы 11 декабря 1936 года, т. е. в те же сутки, когда он был арестован.

Это был конец 1936 года, и маховик репрессий еще не был достаточно раскручен. Но шли первые громкие политические расправы. Одной из них стал процесс против “антисоветского троцкистского центра”, он же “процесс Пятакова, Радека и других”. Судя по всему, арест Артура был связан с подготовкой к нему.

Профессор Фирсов в своей книге “Секретные коды истории Коминтерна. 1919–1943” пишет:

Контакт с Пятаковым, которому Сталин и Ежов отвели одну из главных ролей во втором процессе над “врагами народа”, обрекал Вальтера на гибель.

Дело вел сотрудник НКВД Лангфанг, известный особой жестокостью в обращении с обвиняемыми.

Имеются протоколы допросов Артура от 14, 19, 20 и 30 декабря 1936 года.

В одном из допросов настойчиво повторяются вопросы, связанные с Пятаковым:

– С какой целью Вас приглашали к Пятакову?

– С тем, чтобы я играл на рояле.

– Как часто Вы бывали у Пятакова?

– 2–3 раза в месяц.

– Какой характер носили Ваши встречи?

– Встречи носили дружественный характер.

– Что Вас связывало с Пятаковым?

– Вопросы музыки.

Разумеется, не таких ответов добивался следователь.

Тридцатого января 1937 года Георгий Пятаков был расстрелян. А 31 января, согласно справке НКВД, Артур умер от гнойного воспаления почек, паралича сердца и удушья. Ему было всего 38 лет – и такой диагноз звучит зловеще для в общем-то здорового человека. Случайно ли совпадение в датах, что за всем этим стоит – узнать, видимо, уже не удастся.

Каких-то других документов о происходившем в Бутырской тюрьме у нас нет.

Когда именно погиб Артур, стало известно только через 20 лет, в 1956 году, после его реабилитации.

На одном из последних допросов Артура спросили, почему он участвовал в стачках на фабрике отца на стороне рабочих. Ответ был такой: “Настроения и чувства того времени можно определить как революционный сентиментализм”. Эти слова по сути являются ключом ко всей его жизни.

Каждую ночь из “Люкса” уводили людей, со многими из которых Ася была знакома лично. Что сделали эти люди, в чем их обвиняли? В чем заключалась их работа? Ей это было неведомо, знала только, что они бывали за границей. Сам Артур из 38 лет жизни 28 лет провел вне СССР. Как жить дальше? С кем посоветоваться? Кто поможет?

Позже Миша напишет своим сыновьям:

Мама оказалась в вакууме, и тогда я – перешагнув через все боли и обиды – оказался рядом.

Рисковал многим. Всем. Жизнью. Через много лет Берта Даниэль писала маме:

Я рада очень за тебя, что ты в трудное время нашла верного друга и товарища, который, право же, спас тебя от страданий, а главное, так хорошо воспитал твоего сына Юру. Если бы Артур знал, он был бы ему очень благодарен. И я благодарю его от всего сердца и питаю к нему очень большую симпатию, потому что в нашем тогдашнем положении все наши друзья отстранялись от нас как от прокаженных.

Самым главным вопросом для мамы был: что делать с Юрой? Спустя какое-то время Ася продала рояль Артура, вырученные деньги зашила в ладанку и повесила тете Паше на шею – на случай своего возможного ареста.

Но Ася беспокоилась не только о Юре. Надо было думать и о ребенке, который в скором времени должен был появиться на свет.

В то время позвонить по телефону в Москве было гораздо труднее, чем воспользоваться почтой, которая работала как часы. Миша пишет из институтского общежития Асе в “Люкс”:

Моя Ася!

Через много лет, когда я буду вспоминать дни своей молодости – один из них будет волновать меня сильнее всего. Ты знаешь, родная, я думаю о дне, в который ты сказала о том, что беременна. В тот вечер это обыденное – вдоволь испоганенное – слово отозвалось во мне прекрасной музыкой. Аська, милая! Ведь я впервые слышал это слово от женщины, от женщины, которую я люблю, как не любил еще никого! Мне трудно рассказать о том, что я пережил в эти минуты. Это было нечто, несравненно более глубокое и значительное, чем все, что я знал до того вечера. Я ликовал, я захлебывался от счастья, от гордости.

А Асю ждали новые испытания. В воспоминаниях она пишет:

Спустя некоторое время после ареста Артура я пришла в институт и сказала в парткоме и в группе обо всем, уверенная, что произошла какая-то ошибка, которая будет исправлена. В парткоме мне сказали: ты должна на партсобрании отречься от него, сказать, что он враг народа. Я ответила: “Никогда этого не будет”.

Близкая подруга Варя входила в партбюро института. Перед собранием она уговаривала Асю покаяться и попросить прощения у партии. Разговор был безнадежный, но Варя вдруг поняла ее и решила отстаивать Асю, чем бы это ей самой ни грозило.

Когда Ася вышла на трибуну, секретарь парткома спросил: “Партбилет с тобой? Положи сюда, на стол”. Она повторила то, что муж ее – настоящий коммунист и она верит в его невиновность.

Из партии Анну Ужет исключили за связь с врагом народа единогласно при одном воздержавшемся – это была Варя. В те же дни у Аси был отобран мандат депутата Моссовета. Из институтских друзей рядом остались только двое – Нина Лесина и Ира Светозарова.

Ася теперь была ЧСИР – “член семьи изменника Родины”. Она могла погубить себя, Юру, еще не родившегося Володю, поставить под страшный удар родных и близких. Ведь уже были арестованы и брат Марк, и его жена Галина. Но Ася не могла предать людей, которым верила и которые были невиновны.

Двенадцатого июня 1937 года, когда газеты и радио бурно обсуждали расстрел “за измену Родине” Тухачевского, Якира, Егорова и других военачальников, она встретилась с Мишей.

После разговора Миша пишет ей: