Артем Драбкин - На войне как на войне. «Я помню»

– Случались ли взрывы ракет на направляющих?

– Один раз на М-8, когда заряжали, не обесточили линию. Снаряд надвинули на контакт, и струей газов одного убило. Были и взрывы. К Курской битве нам прислали тяжелые снаряды к установке М-13 с индексом ТС-14 или ТС-15, не помню. Нам запретили стрелять из кабин и при температуре выше 24 градусов. Заряжали их только 8 штук. Вот они, бывало, взрывались на пакетах. В соседней батарее разнесло направляющие. Мы уж и сверху брезентом накрывали, и водой поливали. Под Курском-то беспрерывно стреляли.

Во, был случай! Один раз два часа в говне по шейку сидели. Было делов… Это еще в 10-й армии, летом 42-го. Пошли на НП с начальником разведки Мишкой Тишенко. Осталось до высотки, где он находился, метров сто. Как начал немец лепить из миномета! Видим, какая-то выемка в низинке. Мы туда прыгнули и… по шею в дерьмо. Это была уборная! «Скворечник» сгорел, а яма осталась! Вот в этом говне мы часа полтора или два стояли. Вылезли. Ну, ты представляешь?! Приперлись обратно. Всё скинули. Старшине приказали баню топить. Мылись, мылись – все кажется, что от нас несет. Чуть ли не в кровь себя истерли. Долго после этого командир дивизиона майор Пельмиров Василий Павлович, коми, вызовет нас, заходим в блиндаж, он носом поведет: «Ординарец, открой дверь, а то что-то говном несет». Знаешь, как издевались?! Пока чего-то еще не случилось…

– Кто выбирал цели для «Катюш»?

– Давали цели сверху. Но в обороне все командиры батарей находились на пехотных полковых НП. Рядом радиостанция и телефон. Чуть что могли вызвать огонь. Наша основная задача – это поддержка пехоты, разрушение укрепленных сооружений.

– Вши были?

– Вши были первые два года. Мы играли во «вшанку» на 100 граммов. Лист фанеры, в центре которого рисуют круг. Достаем по вше, сажаем в центр круга, и какая первая пришла к границе, тот и выиграл. Вот она – перед самой чертой… осталось только лапой переступить, а она – раз! – и замерла, другая ее обогнала! Ее сразу к ногтю! А если выиграла – ее в спичечную коробку, химическим карандашом задницу пометить. Это уже супер!

Во второй половине войны, если вошь в бане нашли – перемываться заставляли. Тогда же стали использовать мыло «К». У немцев порошок был – вонючий, и все равно они вшивые ходили! Когда они отступали, в их блиндаж залетишь – опять наберешься и опять выводить.

– Как относились к немцам?

– Когда они в плен сдавались, им главное было пройти первую полосу – километров 5. Потом мародеры могли часы снять, а в первой полосе могли и пристрелить под горячую руку. Под Полоцком поймали немку-связистку. Обычно когда поймают пленного – пуговицы со штанов срезают, – куда он побежит, когда руками штаны держать надо? Вот и ей срезали. Ее пугнут, она руками голову закроет – штаны упадут. Все – га-га-га. Потом опять. Не насиловали, нет… Вообще немцы воевать умеют. Стойкие солдаты. Своих всегда хоронили. Зимой 41-го начали наступать. Помню, стреляли, стреляли по Позднеево. Сколько залпов дали! Пошли вперед – ни одного трупа! Знаешь, какое неприятное чувство?! Конечно, не только мы стреляли, но и артиллерия. Потом бегут: «Комбат, смотри!» Они их в кювет сложили и присыпали. Правда к концу войны немец не тот стал. В 42-м привели немца. Баварец. Здоровый мужик… Переводчик пришел, еврей. Туда-сюда… Молчит. Потом раскачали. Спросили: «Почему вы евреев не любите?» Молчит. Я говорю переводчику: «Ты ему скажи, что, мол, у вас и языки похожи, и культура». Ну он и начал. Тот не выдержал: «Что! Вы считаете, что я еврей?! Стреляйте меня – я немец!» А в 45-м нет – бежит рысью, только бы передок проскочить.

– Трофеи брали?

– Еду брали. Под конец войны я в одном замке в угодьях Геринга вырезал две картины. Свернул в трубку. А как попали под Кёнигсбергом, так все сгорело на хрен, только знамя вынесли. В конце войны солдаты только чай просили. Перешли на подножный корм. Живности много было – поросята, коровы. Как-то раз слышу, немец орет. Оказалось, зашли к нему, а у него наши самовары и еще какое-то барахло. Ну, поросенка у него зарезали. Он вышел, начал кричать: «Русиш швайн!» и т. д. Слышу – замолк. Спрашиваю: «В чем дело?» – «А мы его, товарищ начштаба, головой в колодец запихнули». А так чтобы расстреливали – нет. Видел я, как солдаты из соседней бригады поймали какую-то немку и насиловали стоя, а муж стоял рядом, и его на мушке держали. Это единичный случай. Массовых случаев я не видел. Народ-то у нас отходчивый.

Когда в Кёнигсберг вошли, там население по помойкам шарило в поисках съестного. Они там хлебнули горя. Солдаты их кормили. В 1946 г. их начали вывозить. Я тогда стал нештатным комендантом города Шанттенбург. Вот тут армия начала разлагаться. За мародерство расстреляли одного перед строем. Это был дикий случай: один друг убил другого за часы, которые тот нашел. Проституция была развита. Начались венерические болезни. Вышел приказ, что без справки о том, что ты не болен, не демобилизовывали.

Проститутками были немки. Они брали консервами и галетами. Иногда заходишь в дома. Они ложатся и ноги задирают. Елки-палки! Потом наши москвички приехали, добрые. То же самое началось. А польки?! В Шаркошине муж подкладывал свою жену! Там у меня был эпизод. Приходят ко мне и говорят: «Пошли комнату смеха смотреть». Приходим в дом, а это – бардак. Здоровая комната, разделенная на две части перегородкой. В перегородке проделано окно, занавешенное. Ты туда голову просовываешь и видишь маленькую комнату, обитую бархатом, керосиновая лампа и патефон играет. В этот момент твою голову зажимают так, что ты ее не вытянешь. И вот занавески распахиваются, и на тебя движется здоровая голая женская жопа. Человек крутится, а вырваться не может, а она все ближе и ближе. Потом бах. Свет гаснет. Хомут распускается и все. Вот так туда водили по очереди. Но меня поставить постеснялись, я – командир. Посмеялись.

– Личное оружие приходилось применять?

– У меня был ТТ №Си235, даже сейчас помню. Под Полоцком я выбегаю из-за дома, передо мной – немец с автоматом. Близко – метров 15. Нажимаю – осечка. Он остолбенел. Автомат – у пояса. Я тоже остолбенел. Если затвор передергивать – он перепояшет с бедра. Оба трухнули. Стрелял-то я отменно, а вот пистолет подвел.

Тут уже наши подбежали, и чем кончилось – не помню, может, пристрелили или он автомат бросил. Это рассказывать долго, а все происходило в считаные секунды.

– Я окончил Горьковское училище зенитной артиллерии. И перед самой войной был направлен для дальнейшей службы в Белорусский военный округ. Располагалась наша часть в Кобрине, но в июне мы выехали на летние занятия в лагерь, в район Колки. Там были практические стрельбы, тренировки, занятия – обыкновенная военная учеба. Конечно, напряжение чувствовалось. Особенно после заявления ТАСС от 14 июня, которое подвергало сомнению заявления печати, что немцы перебросили свои войска к нашим западным границам. Это, конечно, было сделано с целью предотвратить провокации.