Артем Драбкин - На войне как на войне. «Я помню»

Все было организовано на высшем уровне, у меня остались незабываемые впечатления на всю жизнь. Я даже был на банкете в Кремле после Парада и видел Сталина и все наше руководство.

В 2005 году я тоже был участником парада, вернее, участвовали только российские ветераны, а мы, из СНГ, были почетными гостями. Организация тоже была безупречная, а на торжественном банкете я оказался за одним столом с Горбачевым, и мы с ним немного повздорили. Я ему сказал о том, как не надо проводить реформы, а он меня назвал сталинистом…

– Были у вас близкие друзья на войне?

– Там и поспать-то времени не хватало. Но жили мы дружно, единой, сплоченной семьей, и каждый из нас думал выжить и победить. Фронтовая дружба у нас во взводе, роте была кристально чистой и крепкой.

Конечно, были люди, с которыми было приятно общаться, но в основном приходилось заниматься служебными делами, да и слишком быстро война разводила людей… Я больше общался с моими командирами и занимался своим подразделением. Без ложной скромности хочу сказать, что я был очень ответственным и заботливым командиром. Очень строго следил, чтобы солдаты всегда были накормлены и одеты, со старшин по три шкуры драл. Поэтому у меня был непререкаемый авторитет, и солдаты называли меня «Батя», хотя мне было всего 20 лет… В училище самым близким моим другом был Евгений Узенев из Приднестровья; он ушел на фронт со всеми курсантами 23-го года, и его дальнейшей судьбы я, к сожалению, не знаю. Очень хорошие отношения были с командирами взводов в моей роте Израилем Мозинсоном, Сашей Смирновым, да и со многими другими. До сих пор я очень благодарен ученикам 49-й херсонской школы, которые, проделав большую работу, нашли ветеранов нашей дивизии. Только благодаря им мы нашли друг друга и потом часто встречались.

– Чью смерть вы переживали больше всего?

– С одной стороны, я переживал за всех погибших, но с другой, когда столько смерти вокруг, то ее ощущение сильно притупляется. Сколько раз я видел, как гибли люди, и столько раз сам мог погибнуть… Смерть была нашей постоянной спутницей и потрясения у нас не вызывала… Хотя, конечно, та дикая история с отравлением на Днепре, или тот страшный день на Кошницком плацдарме, когда мы понесли дикие потери… Уже в Венгрии под Жамбеком погиб Смирнов… А смерти в самом конце войны? Уже под Веной с пулеметом в атаку повел своих солдат командир 149-го полка Тюрин и погиб… Зачем он сам пошел в атаку? Его тело отправили похоронить в Херсон.

– Откуда у вас столько фронтовых фотографий?

– Нам повезло, нашим дивизионным фотографом был фотокорреспондент газеты «Известия» Анатолий Ламброс. Он много фотографировал, и поэтому у нашей дивизии остался такой богатый фотоархив.

Войцехович В.В. и старшина его роты Соколов

– Не приходилось попадать под огонь своей артиллерии, авиации?

– Несколько раз доводилось. Под Будапештом немцы нанесли контрудар, и мы начали потихоньку отходить. Там на моих глазах один необстрелянный новобранец полностью поседел, когда на нас пошли немецкие танки… И во время отступления по нам ударили «катюши», никого, правда, даже не ранило, мы успели попрятаться за домами, но все были обсыпаны мукой, которую венгры попрятали на своих чердаках. Там же, в Будапеште, нас и «Илы» обстреляли, но тоже обошлось без жертв.

– А от немецкой авиации сильно страдали?

– В начале войны она нам просто житья не давала, самолеты даже за отдельными людьми гонялись… После Сталинграда стало полегче, а в конце войны бомбежки уже были редкостью.

– С людьми каких национальностей вам довелось воевать?

– Как-то я этим занялся и насчитал одиннадцать национальностей. В основном это были славяне, еще татары были, азербайджанцы, армяне, евреи. Было несколько грузин – они были вспыльчивые, но дисциплинированные. Как-то прислали несколько узбеков, но они вообще не понимали по-русски, и пришлось определить их на хозяйственные работы. А вообще мы, окопники, даже не задумывались, кто какой национальности, о человеке судили по его делам, храбрости, надежности.

– Как вы можете оценить немцев как солдат?

– Это были очень хорошие солдаты. Их главными козырями были – дисциплинированность и высокий уровень подготовки. Если приложить к этому наличие современного вооружения, прекрасную согласованность между родами войск и их веру в свою исключительность, то вы можете себе представить, как тяжело было с ними воевать, особенно в начальный период войны.

– Была разница между немецкими солдатами в 41-м и в 45-м?

– Конечно. До Москвы они были наглые, очень высокомерные, даже попав в плен, вели себя вызывающе. Помню, один такой пленный раскричался, руку в приветствии тянет, а у нас был такой здоровый парень, он его руку одернул, врезал ему, так что тот на землю упал, но немец вскочил, опять «хайль Гитлер» кричит, так наш солдат ему на русском языке сказал: «Еще раз крикнешь – пристрелю», и тот все понял, сразу заткнулся. Под Москвой мы спесь с них сбили, а после Сталинграда они уже поняли, что проиграли войну, надлом у них какой-то появился, но все равно сражались хорошо.

– Вам довелось воевать только против немцев?

– Так же тяжело приходилось и с венграми, хотя исход войны был предопределен, но они сражались зло, отчаянно и ожесточенно, в плен сами не сдавались. В конце войны в Венгрии, почти у самой границы с Австрией, у нас даже был такой, как я сейчас понимаю, исключительный случай: к нам в плен попали примерно шестьдесят венгров, и они сами предложили нам в обмен на свободу отбить у немцев то ли деревню, то ли городок. Предложение было необычное, даже сам Маргелов не решился разрешить такое и обратился к командованию. Запрос пошел по цепочке вверх, и только командующий нашей 46-й армией Петрушевский разрешил. И эти венгры действительно захватили эту деревню, уничтожив при этом немало немцев… Пришлось держать слово и этих венгров отпустить по домам, у меня даже сохранилась их фотография.

Именно те самые венгры, которые участвовали в бою против немцев

Румыны и итальянцы были не такие упорные. Против власовцев мне воевать не пришлось ни разу.

Запомнился еще такой момент, когда нашу дивизию в 1945-м вывели в Молдавию и наш полк стоял в Унгенах. Моя квартирная хозяйка просто ненавидела румын, говорила, что они были гораздо хуже, чем немцы, и относились к молдаванам как к рабам. Впоследствии я много раз слышал то же самое и от других людей.