Артем Драбкин - На войне как на войне. «Я помню»

Когда я прибыл в Узбекистан, меня сразу вызвали в спецкомендатуру, я прихожу к коменданту, он говорит:

– Давайте вас возьмем на учет как спецпереселенца.

– Как на учет?

– Ну так положено.

– Если у вас положено, если вы хотите получить мое заявление о том, что я хочу быть спецпереселенцем, вот, возьмите.

Каждый месяц шли на отметку, понимаете. Даже пытались награды отобрать, но я отказался, сказал, что не ими эти награды мне вручены. А наградное оружие, которое мне выдали партизаны Чехословакии, отобрали, дескать, мне не положено. Я отдал, мне это надо, с ними спорить. Для того чтобы из одного района в другой поехать, я должен был в спецкомендатуре взять разрешение. За самовольный выезд без разрешения могли дать 20 лет каторжных работ.

С такой несправедливостью я пытался бороться, написал письмо на имя тов. Сталина, когда оттуда пришел ответ, меня вызвали в МВД, показали резолюцию на письме: «на ваше усмотрение». Со дня прибытия в Узбекистан я включился в работу национального движения крымских татар, направленного на возвращение своего народа на родину. Заочно окончил кооперативный институт. Мне, как боевому офицеру, безоговорочно давали разрешение на выезд, я пошел на ответственную работу, ездил и в Москву, Ленинград, Алма-Ату. Был два года в Фергане управляющим областным медицинским снабжением, затем, с 1948 по 1984 г., – начальником Контрольно-ревизионного управления.

С 1993 г. я являюсь корреспондентом газеты «Слава труду», написал больше 200 статей на политические, религиозные, исторические темы. Но основная тема моей работы: участие крымских татар в Великой Отечественной войне. Я с 1993 г. заместитель председателя Бахчисарайского совета ветеранов войны, почетный гражданин Бахчисарая, имею почетную грамоту Верховной рады.

– Как вы встретили День Победы?

– 9 мая, когда мы услышали о капитуляции, у кого что было, из ракетниц, из пистолетов, из карабинов, из автоматов все стреляли, целовались. Все были радостные, что закончили войну живыми. И вот, когда наш полк находился в Австрии, в июне 1945 г. состоялся банкет стран-победительниц в огромном зале Венского оперного театра. На банкете должны были присутствовать англичане, американцы, французы и мы, советские офицеры. За несколько дней до праздника к нам пришли, всех обмерили и сшили нам костюмы из прекрасного английского сукна цвета хаки. Из нашего полка отобрали всего семь человек, в том числе меня и моего командира взвода. И перед банкетом строго сказали: «Ни с кем никаких разговоров не вести. Ведите себя прилично!» Собрались наши большие начальники, командиры дивизий, сидят за президиумом. Я посмотрел на столы, никогда не думал, что есть столько закусок на свете. И обратил внимание, что стоит на столах наша пшеничная водка. И посадили за каждый стол так: советского офицера, англичанина, советского офицера, американца, советского офицера и француза. И вот начальники начали выступать, идет синхронный перевод на трех языках: английском, французском и русском. Все слушают, мы в красивой форме, в орденах, но без оружия, его перед банкетом забрали. Потихоньку начали пить, они что-то свое, я в этом не понимал, рядом со мной сидел американец, я ему говорю:

– Слушай, попробуй вот это, – открываю нашу русскую водку с колосьями на этикетке, наливаю в фужеры для шампанского, а они грамм по 250. Выпиваю свой залпом, а закусил-то устрицами, сам не знал, что такое эти устрицы, жевал, а они пищат. Не знаю, что делать, и показываю американцу, мол, пей, пей. Он выпил и как начал задыхаться, тяжело дышать, как-никак 40 градусов. Через час никто уже не стал слушать выступления наших генералов, нас оно уже не интересовало. Мы обнимаем друг друга, обмениваемся часами, авторучками, сувенирами какими-то. И я говорю переводчику за нашим столом:

– Давай, переведи им, что мы друзья и никогда друг с другом воевать не будем, потому что мы сейчас достигли огромной Победы. Добились вместе, нам нечего будет делить!

Командный состав 4-й батареи. В центре Синицкий А.З. Чехословакия, 1945 год

Так все шло весело, как вдруг поздно ночью открываются двери зала и выходят оттуда полуголые женщины, стриптиз показывать. Сразу же команда:

– Товарищи офицеры, встать! Выйти из зала!

Личный состав 4-й батареи с прикрепленным к батарее санинструктором. 2-й справа Садрединов Р.З. Чехословакия, апрель 1945 года

Что делать, мы выходим из зала, новая команда:

– По полкам, по местам!

Американцы, англичане и французы остались, а мы вышли. Ну, честно говоря, и мы были не против посмотреть на это дело.

– Как выбирались точки дислокации зенитных орудий?

– В штабе полка указывали перед боем дислокацию. Вызывают всех командиров батареи, по карте указывают положение. И мы уже на месте прежде всего должны были готовить брустверы для каждого орудия. В расчете 7 человек, они должны вырыть позицию, по азимуту орудия направить, чтобы синхронно бить. Я как командир следил за работами и помогал готовить тем временем таблицы заградительного огня, они были очень сложные, все надо было учитывать. Главное, надо, чтобы была синхронная передача огня орудий. У нас во время Курской битвы появились ПУАЗО-4, которые нам дали американцы по ленд-лизу. Планшета уже не было, шел специальный экран, идет вражеский самолет, сразу видна его скорость, высота, азимут. Вся информация синхронно передается к нашим орудиям, они направляются в одну точку. Нам уже не надо было делать сложнейшие расчеты, прибор сам все считал, какую трубку как надо установить. Ведь надо учитывать силу ветра и погодные условия, когда самолет достигнет определенной точки, твой снаряд должен подойти так, чтобы попасть на поражение. Сзади хвоста уже не будешь бить, за 3–4 секунды самолет ведь много пролетит.

– Где вы находились как командир орудия?

– Всегда в центре батареи, потом на НП, который находился впереди батареи, они передавали данные с ПУАЗО.

– Как фиксировался факт того, что ваша батарея сбила вражеский самолет?

– Вот так: кто первый подходит к сбитому самолету, он составляет акт, что сбит самолет. Тогда самолет засчитывается на счет батареи. За каждый сбитый самолет на стволе орудия делается звездочка.

– Как у вас складывались взаимоотношения с мирным населением?

– Украинцы нас хорошо встречали. Но лучше всех встречало население Чехословакии, на обочине каждой дороги стояли бочки с вином, столы с закусками. Так они нас обнимали, так они нас целовали, повторяли постоянно: «Вы нас освободили, спасибо!» В Польше не так было, они были более осторожными. У них было сдержаннее отношение. И, что интересно, в Австрии мирное население нас встретило неплохо. Хотя всякое бывало. Вот на Моравских островах я расквартировался в одной семье, старик и старуха. И вот я несколько дней жил, они все готовили, все «пан капитан, пан капитан», как чехи. А потом я вечером как-то возвращаюсь, смотрю, дверь открыта. Захожу, около ванны лежат и она, и он. Они свои вены вскрыли. Мне стало плохо, ведь вчера все было хорошо. Пришли смершевцы, и только тогда я узнал, что они были немцами, я думал, что это чехи. Я до сих пор не могу понять, по какой причине они покончили с собой.