Артем Драбкин - На войне как на войне. «Я помню»

– Вы показывали фотографии с Дальнего Востока, где у вас была целая группа гимнастов.

– Занятия гимнастикой я не оставлял и в нашем летном полку в рамках самодеятельности организовал группу партерных гимнастов. Откуда у меня появилась эта идея?

Еще в Свердловске после окончания 9-го класса мы с ребятами как-то пошли в баню. И чтобы их удивить, я на ручках тазика сделал стойку на руках. А буквально рядом со мной на лавке сидел мужчина лет тридцати, и по его внешнему виду было понятно, что спортсмен. Когда он это дело увидел, то прямо там, в раздевалке, стал меня расспрашивать: «А что еще можешь делать? Преднос сможешь?» И когда я ему рассказал, что умею, то он мне предложил: «Я работаю в цирке-шапито перед «Уралмашем». У меня партнер с травмой паховых колец лежит в больнице, и, может, мы попробуем с тобой поработать и сделаем номер?»

Как раз были каникулы, заняться особо было нечем, и я согласился. Мы с ним немного позанимались, и действительно сделали небольшой номер. Он меня выбрасывал в стойку на руках из разных положений. Он был тяжеловес, а у меня тогда вес был килограммов шестьдесят, и потом он еще привлек в наш номер и третьего парня. В общем, где-то месяц мы позанимались, а потом наш номер принял худсовет, и мы с ним стали работать на манеже.

Родителям я про это вообще ничего не говорил, потому что считал это не работой, а простой ребячьей забавой. Но я же был несовершеннолетний, мне было всего семнадцать лет, и чтобы мне могли платить деньги за выступления, со мной заключили временное соглашение как с учеником. Но я, конечно, выступал не ради денег. Ведь что такое для парня семнадцати лет услышать аплодисменты?! Что вы, я испытывал такой восторг и считал себя настоящим артистом. Если не ошибаюсь, то за каждое выступление я получал где-то 37 рублей, но выступали мы не каждый день, а через день, зато в выходные дни у нас было сразу по несколько выступлений. Сумму я уже точно не помню, но наверняка помню, что в месяц у меня вышло примерно столько же, сколько и у отца, а ведь у него зарплата была большой для того времени – 1200 рублей.

Принес маме все деньги, но так и не сказал, что в цирке работаю, а просто заработал. И потом я ночью услышал, как они с папой шептались, переживали, где я мог заработать такие большие деньги. А «разоблачили» меня совершенно случайно.

Как-то на одно из представлений пришел мой дядя с пятилетним сыном, и только я появился на манеже, а я был одет под индуса, в желтых шелковых штанах и жилетке, как его сын меня сразу узнал и закричал на весь цирк: «Дядя Женя, дядя Женя!» Но мой дядя ему не поверил, потому что он сам меня в этом наряде не узнал, хотя его сын, совсем ребенок, узнал. И когда после представления они приехали к нам, то только тогда все и выяснилось. Родители меня не ругали, просто сказали: «Ты бы хоть сказал, чем занимаешься».

Но когда я вскоре сказал папе: «Меня приглашают ехать на гастроли с труппой», то он мне тогда так серьезно ответил: «Никуда ты не поедешь! Тебе надо учиться и заканчивать школу. А таких трупп у тебя еще будет полно». И этот циркач отпустил меня без всякой обиды, потому что он тоже прекрасно понимал, что я работал временно и мне нужно продолжать учебу в школе.

А когда в нашем летном полку увидели, что я такой спортивный парень, то меня назначили физруком, и я с личным составом проводил занятия. Помню, что заместитель командира полка давал мне такой наказ: «Погоняй их как следует, чтобы все хорошенько пропотели». Но ведь там служили совсем разные люди. Я помню, как мне было жалко нашего начпрода. Он был невысокий такой, пузатенький, лет тридцати пяти. И когда он только начинал подтягиваться, то сразу же начинал жалобно смотреть на меня…

В общем, как-то во время выступления нашей самодеятельности прямо на сцену поставили турник, и я показал небольшой номер, сделал ряд фигур: вельоборот, ласточку, склепку, что-то еще.

И нескольким ребятам мое выступление понравилось, они заинтересовались и подошли ко мне. Из батальона аэродромного обслуживания я подобрал пару подходящих ребят и сформировал группу партерных гимнастов. Мы стали заниматься, а потом начали регулярно выступать на разных мероприятиях и даже ездили на олимпиаду в Хабаровск. В общем, все было достаточно серьезно, хотя однажды произошел конфуз.

Как-то к нам в полк приехала проверять уровень боевой подготовки какая-то комиссия из штаба армии, и наш комиссар решил перед ними прихвастнуть, мол, у нас есть такая группа гимнастов, для которой мы создали условия, и начал меня упрашивать выступить перед этой комиссией. А у нас в тот период как раз были ночные полеты, и тут уже, конечно, было не до тренировок. А ведь в этом деле очень важно поддерживать форму каждый день, поэтому я ему сразу прямо сказал: «Мы же не тренировались, мы не готовы». – «Ну и что, раз для полка надо, значит, надо». Что оставалось делать? А мы еще как на грех успели плотно поужинать. И, конечно, в таких условиях я выступление завалил. За весь номер у меня должно было быть стоек пятнадцать, а я смог сделать всего одну. Так комиссар на меня потом так обиделся: «Ты, наверное, нарочно подвел меня…»

– Как вы узнали, что началась война?

– Незадолго до начала войны нашу 6-ю резервную эскадрилью влили в состав вновь сформированного полка и срочно отправили на западную границу. Правда, еще за несколько дней до этого пошли разговоры, что предстоит плановая передислокация, и к нам приходил инженер полка и попросил, чтобы мы помогали механикам разбирать и грузить матчасть. Причем, как я сейчас вспоминаю, у нас в полку бо́льшая часть самолетов была даже не И-16, а их предшественники И-15 бис. Но о том, что скоро начнется война, мы не думали, у нас таких мыслей не было совсем.

В общем, поехали мы на запад. Все было празднично обставлено, едва ли не на каждой станции наш эшелон торжественно встречали с музыкой, маршами. А тут вдруг, кажется, это была станция Ялуторовск, под Тюменью – тишина. И это было настолько необычно, что мы даже удивились. На станции мы вышли и смотрим, что у репродуктора собрались люди и идут такие разговоры – «Война…».

Пошли к коменданту станции, и он сказал примерно так: «Ребята, вы едете на войну…»

– Насколько неожиданным оказалось для вас это известие?

– Абсолютно неожиданным. Причем я вначале даже не поверил: «Да не может такого быть…» Да, в то время было какое-то общее настроение, которое мы воспринимали как какую-то неизбежность, данность, что война непременно будет. Во всяком случае, у нас, военных, было именно так, потому что столько было уже разных конфликтов и всяких провокаций. Но вот почему-то меньше всего мы ожидали, что на нас нападет именно Германия… Потому что до этого политработники и командиры постоянно проводили беседы, что у нас с немцами мирный договор, к тому же и в «Правде» мы постоянно читали, что это всего лишь провокационные слухи, и мы в это по-настоящему верили…