Михаил Шишков - Нас звали «смертниками». Исповедь торпедоносца

Но стоило зайти за береговую линию Рижского залива и сделать в поисках цели несколько зигзагов, как все освещение мгновенно погасло. В кабине наступила настоящая ночь. Что за чертовщина! Резко двигаю реостаты освещения в крайнее положение. Безрезультатно… Все попытки докричаться до экипажа также закончились ничем. «Все, – думаю, – пора возвращаться домой!» Хорошо, имелся у меня американский фонарик, небольшой такой, но довольно яркий. Я его на шею повесил, чтобы хоть как-то приборы наблюдать, аккуратно развернул самолет и потопал назад.

Подхожу к берегу, глазам своим не верю: впереди – плотная завеса облаков. Не может быть! Ведь я же совсем недавно прошел на этом месте практически без помех… Такая вот непостоянная балтийская погода. Но выбора у меня нет, поэтому приходится нырнуть в облака, надеясь на то, что они довольно скоро кончатся.

Но на этом мои неприятности только лишь начинались – внезапно спереди-справа от меня вспыхнули разрывы зенитных снарядов. Кто стреляет?! Наши? Немцы? Разницы никакой – погибать не очень-то хочется. Но прежде, чем я успел отвернуть самолет в сторону, меня резко подкинуло вверх. В этот же самый момент кабина озарилась ярким слепящим светом, время как будто замерло. «Оказывается, умирать совсем не больно», – успела промелькнуть в моем мозгу весьма странная мысль…

Но тут белая пелена словно спала с моих глаз, и я с удивлением обнаружил себя все так же сидящим на своем кресле. Машина шла ровно, двигатели работали исправно, стрелки приборов находились на своих местах. Да и голоса друзей-товарищей вдруг прорезались… Жив! Все мое существо наполнилось неописуемой радостью. Жив! – ритмично стучало сердце, разливая энергию по всему телу… Жив…

– Командир, – слышу поникший голос Федоренко, – это я виноват…

– Не понял… – удивленно переспрашиваю я.

– Тумблеры ведь у меня в кабине. Я их случайно зацепил, сам не заметил как. Вот генераторы и выключились…

– Так что же ты?! Сразу включить не мог?!

– Не сообразил тогда, что произошло. Это сейчас, когда самолет тряхнуло, меня в сторону бросило, прямо на эти тумблеры…

Выругал я его, конечно, на чем свет стоит, но делать нечего – время упущено, пришлось возвращаться домой. Сижу, опустив нос, сгораю от стыда. Даже в голове не укладывается: из-за такой невероятной нелепости сорвался вылет. Но вскоре у меня появились совсем другие неприятности, заставившие надолго забыть об этом, – Паневежис оказался намертво закрыт туманом, напрочь исключавшим самую незначительную возможность приземления на своем аэродроме.

Решил пробиваться в Шяуляй, но и там погодные условия оказались не лучшими – все тот же сплошной туман. Пришлось повернуть на юг, надеясь хоть где-нибудь да отыскать себе пристанище. Поначалу все складывалось в нашу пользу – туман постепенно рассеивался, открывая подсвеченный луной ландшафт.

– Штурман, – спрашиваю, – где мы?

– Не знаю, командир…

Ладно, разберемся. Опять приходится надеяться лишь на себя, но ничего, мне не привыкать. Вот только хорошо бы от торпеды избавиться, лишний груз все-таки. Вдруг лететь еще долго придется… И тут, словно по заказу, впереди небольшое озерцо попалось. Жалко было торпеду задаром выбрасывать, но ничего не поделаешь…

Гораздо сложнее оказалось найти хоть какой-то аэродром. Под крыльями – удручающе однообразная местность, лишенная всяких признаков авиационной жизни. Я уж было собирался подыскивать площадку, пригодную для посадки на живот, как вдруг – аэродром, да еще и полоса подсвечена. Видимо, взлетал кто-то. Подошел поближе и заметил несколько «По-2», стоявших в ряд у окраины летного поля.

Судя по всему, других самолетов здесь нет, поэтому необходимо выяснить, хватит ли длины полосы для посадки на ней нашего гиганта «Бостона». Попутно даю красные ракеты, чтобы там, на земле, поняли: мы – свои. Но что это?! Все посадочные огни вдруг мгновенно погасли, словно испугавшись летящей на них огромной махины… Правда, я уже успел заметить, что вписаться в эту небольшую ВПП все-таки можно. Но здесь от меня потребуется предельная собранность – в подобных ситуациях права на ошибку нет и быть не может…

Ухожу на второй круг, вновь выстреливая красную ракету, затем – еще одну. На земле вняли моим отчаянным призывам, и полоса вновь осветилась огнями. Хорошо, можно садиться. Убираю газ, насколько это возможно, и самолет начинает плавное снижение. Глаза впиваются в посадочный знак. Если удастся коснуться его боковыми колесами, считай, полдела сделано. Гептнер бы точно смог, а вот я…

И у меня получилось, даже на пару метров раньше. Отлично! Места для пробега совсем немного, поэтому даже за такое незначительное расстояние стоило побороться. Тут же опускаю нос, выключаю моторы и начинаю потихоньку придавливать тормоза. Машина понемногу замедляет ход, но, увы, слишком медленно… А прямо за полосой – кювет, отделяющий ее от проходившей немного впереди дороги… Жму на тормоза сильнее… Самолет всей своей массой наваливается на переднюю стойку, еще чуть-чуть – и сорвутся покрышки… Но конец полосы приближается слишком быстро, и вот он уже подобрался почти к самому носу, а впереди… «Все, – думаю, – капут мне!»

Но мой ангел-хранитель и здесь не отвернулся от меня. Самолет, прокатившись еще немного, замер, как мне тогда показалось, на самом краю. На самом деле до него оставалось еще около десяти-пятнадцати метров, но это стало известно немного позже. А тогда, стоило машине остановиться, я, смахнув стекавший со лба ручьями соленый пот, закрыл глаза и откинулся на спинку сиденья: «Вновь повезло…»

Немного передохнув и отрулив свой «Бостон» в сторону, чтобы не мешать полетам, я выбрался из кабины.

– Кто такие?! – неожиданно раздался из темноты строгий писклявый голосок.

Маленькая щупленькая фигурка его обладателя, стоявшая справа от меня, казалась совсем детской. Даже ладно сидящая на ней военная форма и крепко сжимаемая в руках винтовка совершенно не придавали ей взрослости. «Наверное, – решил я, – парнишка из разоренного фрицами села. Прибился к летчикам и служит в аэродромной охране». Такие ребята очень гордились тем, что выполняют нужную и важную для фронта работу, и относились к ней не по-детски серьезно.

Я спокойно и обстоятельно рассказал маленькому солдату о том, кто мы, и попросил его провести меня и моих товарищей на командный пункт. Лишь там, при хорошем освещении, мне удалось разглядеть своего спутника подробнее. Оказалось, это девушка, совсем еще подросток. Мало того, весь летный состав полка, гостеприимством которого нам суждено было воспользоваться в ту ночь, состоял исключительно из женщин. И хоть старый добрый трудяга «По-2», на котором они работали, по довоенным взглядам вряд ли мог считаться полноценной боевой единицей, наши храбрые летчицы отработали на нем практически всю войну, нанося точечные ночные удары по врагу. Не за красивые глазки фрицы окрестили наших девушек «ночными ведьмами».