Михаил Шишков - Нас звали «смертниками». Исповедь торпедоносца

Да и есть ли смысл повторять этот поединок со смертью? Где гарантия, что система сброса сработает со второй попытки? Ответ на эти вопросы не мог дать никто. Оставалось лишь одно – как можно скорее принять волевое решение, поставив на кон либо жизнь, либо репутацию.

В этот момент я внезапно вспомнил небольшую заметку о медсестре, прочитанную мной на днях во фронтовой газете. Ее мужество и самопожертвование поразили меня до глубины души. Разрывы снарядов и мин сотрясают землю, воздух до предела насыщен свинцом… И из этого кромешного ада вытаскивает на своих плечах здоровенного мужчину едва достигшая восемнадцати лет маленькая хрупкая девчушка. «Потерпи, родной!» – подбадривает она тяжело раненного бойца, хотя ей самой помощь нужна не меньше – непосильная ноша гнет к земле, последние силы на исходе… Но доставив этого солдата в безопасное место и едва успев перевести дух, отважная сестричка вновь бросается в огненную круговерть, чтобы вырвать из цепких лап смерти еще одну жизнь… Эта картинка вдруг встала перед моими глазами, заслонив собой все остальное.

Даже сейчас, по прошествии многих лет, тяжело достоверно сказать, что повлияло на меня больше всего: ненависть к врагу, нежелание ударить лицом в грязь перед товарищами или вовремя подсказанная подсознанием история маленькой труженицы войны. А тогда, 30 октября, судьба отпустила на все эти раздумья гораздо меньше времени, чем потребуется для того, чтобы прочесть их описание, приведенное мной выше.

– Держитесь, ребята, – объявил я экипажу свое окончательное решение, – будем заходить второй раз. – И тут же про себя подумал: «Подобного в такой ситуации еще не делал никто. По крайней мере, за время моего пребывания в полку. Стало быть, фрицы вряд ли ожидают нашего возвращения. А значит, шансы все-таки есть!»

Отойдя еще немного от конвоя, чтобы полностью скрыться от вражеских наблюдателей, я энергично развернулся и вновь пошел на сближение с целью. На этот раз переменчивая балтийская погода немного подыграла мне – чуть выше моего самолета, примерно сто метров над морем, показались небольшие скопления облаков. Идея прикрыться ими на подходе к атакуемому транспорту возникла у меня практически мгновенно. Легкое движение штурвала – и в кабине наступила полная темнота. Теперь главное – вовремя выскочить из облаков, чтобы успеть правильно прицелиться…

Десять секунд… Тридцать… Глаза намертво прикованы к циферблату, нервы напряжены… Пятьдесят… Еще немного, и… Шестьдесят секунд… Пора снижаться! Штурвал немного вперед – и я вываливаюсь из облаков. А вот и вражеские корабли, сейчас они все прекрасно видны на лунной дорожке. Один против шести! Выбираю самый крупный транспорт и прицеливаюсь на треть корпуса впереди него. До цели остается около пяти километров, а значит, моя судьба решится в ближайшую минуту.

Честно говоря, я никак не мог предположить, насколько тяжело окажется идти в атаку второй раз. Если бы и сумел, вряд ли смог заставить себя сделать это. В ушах шумит, как после тяжелого удара по голове, все мускулы и жилы сводит лихорадочная дрожь, тело превращается в сплошной неистово пульсирующий кровеносный сосуд, бешеное биение сердца отдается даже в капиллярах, легкие задыхаются от нехватки воздуха, глаза заливает соленый пот… Изо всех сил прикусив нижнюю губу, мчусь навстречу судьбе…

Враг все еще не подает никаких признаков жизни, и эта томительная неизвестность изматывает еще сильнее, чем самый яростный зенитный огонь. Хочется надеяться, что меня все еще не заметили… А может быть, вот именно сейчас фрицы, уточнив прицельные данные, накроют мою машину первым же залпом… Ослепительная вспышка света… И все…

…Всего лишь два дня назад, 28 октября, я атаковал немецкую подводную лодку, а вчера, 29 октября, – одиночный транспорт. К сожалению, оба раза неудачно. Слишком свежи были в моей памяти эти недавние волнения, а тут…

Время как будто застыло на месте, бесконечное пространство стянулось до размеров небольшого участка морской поверхности, на котором решались судьбы «охотника» и «дичи», торпедоносца и транспорта. Кто из нас встретит свою смерть в ледяной балтийской воде, выяснится в ближайшие мгновения.

Большой палец правой руки лежит на кнопке сброса, и мне все труднее становится противостоять жгучему желанию поскорей нажать ее. Последним отчаянным усилием воли заставляю себя немного повременить. Рано еще! Не время! Вот подойду еще немного поближе, чтоб наверняка.

Враг наконец заметил меня, открыв яростный зенитный огонь, но это было слишком поздно – в этот момент мой самолет уже находился в идеальной позиции для атаки.

– Получи, сволочь! – выдохнул я, нажимая на сброс, и еще раньше, чем услышал в наушниках восторженный крик Федоренко, почувствовал, как самолет стал заметно легче. Торпеда пошла! Пошла, родимая!!

«Теперь не достанете!» – со злостью подумал я, бросая самолет со скольжением в сторону. Дать бы сейчас полный газ обоим моторам и проскочить побыстрее над конвоем… Но то, что единственно верно днем, в ночных условиях может привести к непоправимому – длинное пламя выхлопа, прекрасно видное издалека, поможет врагу точно навести свои зенитные автоматы. Левая рука тут же немного прибирает обороты, и несколько секунд спустя мой самолет оказывается по другую сторону конвоя.

Но враг не думает отпускать меня просто так, и в какую сторону я бы ни бросил свою машину, вырываясь из-под огня, трассеры тут же следуют вдогонку, а чтобы поднырнуть под них и уйти невредимым, приходится опускаться все ниже и ниже. Уже становятся различимыми брызги морской воды, разбрасываемые в стороны потоком воздуха за винтами… Осталось всего пять метров высоты… Пять метров!!! А пунктирные нити трассеров, хоть и изрядно поредевшие, все-таки подбираются ко мне справа… Набирать высоту никак нельзя – над головой тоже проносятся огненные штрихи, прижимая к морю… Еще мгновение, и…

Внезапно все стихло, и мелькавшие уже совсем рядом смертоносные светлячки почти моментально потухли. Мысленно отсчитывавший последние мгновения своей жизни, я даже не сразу осознал это, а когда все-таки понял, что остался жив, в изнеможении откинулся на спинку кресла. Но сил, чтобы порадоваться своему спасению, не оставалось. Словно находясь в оцепенении, я слегка потянул штурвал на себя.

– Идем домой. – Мой голос прозвучал как никогда слабо и неестественно.

Отчаянная борьба за жизнь, без остатка опустошившая меня, стерла грань между реальностью и сном, погрузив мое сознание в некое пограничное состояние, из которого я, словно находясь в полузабытьи, управлял самолетом. Радостный возглас стрелка-радиста, возвещавший об успешном попадании в цель, так и не был услышан мной.