Михаил Шишков - Нас звали «смертниками». Исповедь торпедоносца

Для того чтобы стать летчиком, одного лишь желания, пусть даже самого страстного и всепоглощающего, совершенно недостаточно. Необходимость выдерживать нагрузки на грани человеческих возможностей диктует жесткие требования к состоянию его здоровья. Судите сами, при выполнении фигур пилотажа летчика вдавливает в кресло сила, величина которой может в семь раз превышать его собственный вес, а при резком выходе из пикирования на маневренном самолете – и в десять. Бывает, на несколько мгновений даже темнеет в глазах. Хотя такие перегрузки присущи лишь истребителям и пикировщикам, работа дальних бомбардировщиков и торпедоносцев имеет свои специфические, но ничуть не меньшие трудности. Даже в безоблачный солнечный день многочасовые полеты требуют постоянного напряжения сил и внимания. А на боевое задание приходилось идти поздним вечером, да и погода могла преподнести всевозможные неприятные сюрпризы вроде грозовой облачности, болтанки или порывистого ветра… Именно поэтому так «свирепствует» медкомиссия, дотошно обследуя каждого претендента. Лишь самые физически крепкие и здоровые ребята смогут пройти этот строгий «естественный отбор», сделав первый шаг к осуществлению своей заветной мечты. Но это – только самое начало пути, пройти который суждено не всем.

К сожалению, приходится признать: не каждый курсант станет настоящим пилотом, способным управлять самолетом в самых тяжелых погодных условиях и находить единственно верное решение в критических ситуациях, когда абсолютно все – собственная судьба, жизни всего экипажа, дорогостоящая техника и успешное выполнение задания – находится в его руках, лежащих на штурвале боевой машины. Поверьте, подобная ответственность по плечу далеко не каждому. И определить предел психологической прочности не может ни одна, даже самая квалифицированная медкомиссия. Да и сам человек не в состоянии даже приблизительно предположить, как он поведет себя в той или иной ситуации.

А вначале все идет хорошо, и молодой летчик, впервые поднявшийся в воздух, некоторое время находится в состоянии эйфории. Он горд собой, рисует в своем воображении следующую покоренную высоту и нетерпеливо ожидает очередного полета, искренне считая себя готовым к любой внештатной ситуации. И это абсолютно естественно, иначе просто не может быть. Но техника, как известно, всегда может преподнести неприятный сюрприз, и пережитое им самим или случившееся на его глазах летное происшествие, пусть даже не окончившееся аварией или катастрофой, способно в прах развеять хрупкую иллюзию собственного всесилия, разбудив в сердце непреодолимый страх перед воздушной стихией.

Поскольку ситуации, ставящие экипаж на грань между жизнью и смертью, даже в мирное время возникают достаточно часто, главным качеством авиатора является психологическая устойчивость, благодаря которой пережитое не только не расшатывает уверенность в собственных силах, а, наоборот, добавляет опыта и хладнокровия.

Мне часто доводилось проверять технику пилотирования еще во время войны, будучи командиром эскадрильи, да и после, когда служил в летной инспекции. Бывают летчики, как говорится, от Бога, это чувствуется уже на рулежке, в воздухе же самолет идет буквально по струнке, а посадка – просто виртуозная…

Но есть и другие, правда, встречающиеся гораздо реже, пилоты. Садишься с ним в самолет, взлетел нормально, держится неплохо, правда, без особого блеска, с другой стороны, придраться особо не к чему. Даешь ему самостоятельный вылет, и тут начинается – фигуры размазанные, неуверенные, ошибочный заход на посадку, да еще и «козла» оторвет напоследок… Вот такой парадокс.

Отзываешь такого пилота в сторону, чтобы поговорить по душам, попытаться разобраться, помочь по возможности. Оказывается, когда в кабине находится проверяющий или командир, то есть более опытный и авторитетный летчик, он чувствует себя в безопасности – всегда есть кому вмешаться и не допустить происшествия. Иногда словом, иногда действием, иногда и матом, смотря по обстановке. А остался в кабине сам – и никак со своим страхом совладать не может.

– Хочешь летать? – спрашиваю.

– Да, хочу, – после некоторой паузы отвечает он, – но… боюсь…

В моей эскадрилье трое таких было. А что делать с ними? Переводили на штабную или другую нелетную работу. Один из этих ребят, худой такой, нервный, впоследствии стал замполитом. Я с ним через несколько лет встретился – преобразился человек, улыбается во все тридцать два, располнел…

Когда появились дальние бомбардировщики с двумя пилотами, командир экипажа которых занимал левое кресло, справа сажали молодого летчика или того, кто по своему характеру был неспособен даже по прошествии времени стать первым. Некоторые так по двадцать лет «праваками» и летали. Пилотировали неплохо, опыт большой накопили, однако тяжкий груз ответственности оказался для них неподъемным…

А сколько было случаев, требовавших моментального принятия нестандартного решения, когда любое промедление грозило гибелью. Казалось, все потеряно и до конца жизни остаются считаные секунды, но в последний момент все же удается обмануть старушку с косой. В таких ситуациях на обдумывание вариантов возможных действий времени просто не отпущено. В эти мгновения все решает то, насколько тонко ты чувствуешь свой самолет, не как управляемый тобою объект, а как неотъемлемую часть твоего тела, такую же, как руки, ноги и сердце. Единственный возможный путь к достижению этого прост и сложен одновременно – летать, летать и еще раз летать. И однажды, как награда за терпение и труд, наступает миг, когда ты ощущаешь упоительное, ни с чем не сравнимое счастье единения человеческого существа и крылатой машины.

Как известно, инструкции в авиации написаны кровью. Но бывают моменты, когда их неукоснительное соблюдение чревато гораздо более серьезными последствиями, чем некоторое нарушение того или иного требования. Конечно, это не означает возможности легкомысленного отношения к правилам производства полетов и допустимо лишь в самых экстренных случаях. В качестве наглядной иллюстрации данного, на первый взгляд спорного, заявления приведу пример из собственной практики.

На моем «Ту-16» на высоте двадцати пяти метров над морем отказал двигатель. Заметно потяжелев, самолет никак не хотел набирать высоту. По всем правилам требовалось слить «балласт» в виде некоторого количества топлива, суммарная масса которого при полной взлетной загрузке практически равна сухой массе самой машины. Почему я, вопреки канонам, не сделал этого, не могу ответить до сих пор, но мое теоретически неверное решение спасло экипаж от верной смерти. С большим трудом мне все же удалось подняться до двух тысяч метров и прийти к своему аэродрому на одном двигателе. Чтобы избежать возможного возгорания, перед заходом на посадку мы открыли сливной кран, закрыть который не удалось по неустановленной причине… Нетрудно догадаться, чем бы закончился полет над морем с пустыми топливными баками, сделай я это сразу же после отказа двигателя. Ведь рассчитывать на спасение, находясь в двух тысячах километрах от берега, не приходилось…