Михаил Шишков - Нас звали «смертниками». Исповедь торпедоносца

Хуже всего дело обстояло с продольной управляемостью. Давало о себе знать даже некоторое перемещение радиста вдоль фюзеляжа, вызванное необходимостью перенастройки приемника или передатчика. Кроме того, самолет был склонен к «козлению» при посадке, целлулоидное остекление кабин через год желтело, существенно затрудняя обзор, да и сама культура производства оставляла желать лучшего…

Тем не менее «Ильюша» отслужил в дальней авиации с первого дня войны до самого ее окончания. За десять лет его производства было выпущено 6784 самолета «ДБ-3» и «Ил-4» всех модификаций. Бомбардировщики «Ил-4» прослужили в строевых частях первой линии до 47-го года, а торпедоносцы «Ил-4Т» заменили реактивными «Ил-28» на пять лет позже…

Конструктивные особенности новых машин изучали в ускоренном темпе, так сказать, галопом по европам, но, благодаря возможности пощупать реальное «железо» и в целом достаточным знаниям аэродинамики и теории полета, мы справились с этой задачей. Затем на полевом аэродроме, расположенном южнее Воронежа, поблизости от станции Левая Россошь, успели выполнить по два провозных на брата.

Подводя краткие итоги, должен с предельной честностью сказать – подготовка, полученная нами, была совершенно недостаточной для полноценного выполнения боевых задач. Менее чем за год я налетал 15 часов на «У-2», около 25 часов на «Р-5» и до 30 часов на СБ, включая провозные. Но все это – лишь при безветренной солнечной погоде с видимостью «миллион на миллион». Практических полетов по приборам и тем более в сложных метеорологических условиях нам не давали, что существенно снижало нашу ценность в качестве военных пилотов.

Абсолютно убежден: для полноценного освоения самолета «ДБ-3Ф» или аналогичного ему необходимо около двухсот часов, включающих весь спектр учебных заданий. Так что назвать меня, выпускника летной школы образца 41-го года, боевым летчиком можно было лишь с очень большой натяжкой.

Военные успехи гитлеровской Германии, в считаные недели весенне-летней кампании 40-го года покорившей Западную Европу, не могли не вызывать обоснованных опасений. И даже Пакт о ненападении, подписанный Молотовым и Риббентропом в 39-м, не добавлял оптимизма – в искренность нацистов никто не верил. Этот договор, продиктованный руководству нашей страны политической ситуацией конца 30-х, всего лишь предоставил некоторую передышку, которую было необходимо использовать для подготовки к достойной встрече агрессора – именно так воспринимали мы, простые советские люди, создавшуюся ситуацию.

И когда на карте Европы четко обозначилась граница между Германией и ее сателлитами, с одной стороны, и Советским Союзом – с другой, а падение Великобритании, запертой на своем острове, казалось делом ближайших нескольких месяцев, неизбежность военного столкновения не вызывала ни малейшего сомнения. «Опять германец на нас попрет», – выражали всеобщее мнение ветераны первой империалистической. Казалось, сам воздух последних нескольких мирных месяцев был насквозь пропитан предчувствием вот-вот готовой разразиться большой войны. Тем не менее вряд ли кто в теплый субботний вечер 21 июня мог предвидеть, что до наступления судного дня оставалось лишь несколько часов…

То, что случилось нечто из ряда вон выходящее, стало понятно практически с самого утра, когда весь летно-технический состав спешно собрали около штабного домика. Вместо обычной деловитой размеренности, свойственной работе резервной бригады, – бесконечная череда звонков по оперативной линии, строгие озабоченные лица проносившихся мимо офицеров и непривычная гнетущая атмосфера. Вскоре по рядам, словно ток, мгновенно пронеслась зловещая новость: «Война! Война началась…»

Некоторое время спустя репродукторы передали выступление заместителя Председателя Совета Народных Комиссаров В. М. Молотова с правительственным сообщением о вероломном нападении на нашу страну немецко-фашистских захватчиков. Никаких сведений об обстановке на фронте в нем не содержалось, и мы, воспитанные довоенной пропагандой, были абсолютно убеждены, что временное немецкое наступление вскоре выдохнется в тяжелых боях на приграничных территориях, после чего советские войска погонят супостата с родной земли. «Наше дело правое! Враг будет разбит! Победа будет за нами!» – этот призыв словно проникал в самое сердце, заставляя его неистово биться.

Иногда ветераны вспоминают о том, как они, тогда совсем еще молодые ребята, спешили поскорее попасть на фронт, опасаясь, что немцев успеют разгромить без их участия. Подобные настроения вполне соответствовали духу того времени, в которое непреодолимая сила Красной армии воспевалась всеми возможными средствами. Кинофильмы, песни, книги, газетные статьи, выступления руководителей партии и правительства – всегда и везде прославлялись наши победы, как прошедшие, так и будущие, воспитывая безграничную веру в могущество своей Родины и неугасимое желание посвятить свои жизни служению ей.

Да, мы всей душой рвались в бой, и не сомневаюсь, что, получив задание на боевой вылет, выполнили бы его любой ценой… Ведь там, у государственной границы, уже шли жестокие сражения, в безжалостном огне которых сгорали жизни таких же, как и мы, молодых парней, наших старших братьев.

Но, насколько я помню, даже самого незначительного шапкозакидательства среди нас не было и в помине. Во-первых, еще не забылись слышанные в детстве рассказы односельчан, прошедших ад Первой мировой. Прекрасно зная, что все виды вооружения, особенно авиация, с тех пор шагнули далеко вперед, достигнув гораздо большей разрушительной способности, я отчетливо понимал: новая война потребует гораздо больших человеческих жертв. Конечно, делиться подобными умозаключениями с окружающими было бы не самым умным поступком, но красноречивые взгляды стоявших рядом товарищей говорили о наличии подобных невеселых мыслей и у них.

Во-вторых, совсем недавно завершилась финская война, об истинном лице которой без прикрас поведал нам, курсантам молотовской школы пилотов, командовавший взводом младший лейтенант… Так что слова популярной довоенной песни о том, что «мы разгромим врага на чужой стороне малой кровью и сильным ударом», уже тогда казались нам слишком оптимистичными.

Правда, хоть сколько-нибудь достоверно предположить, сколько дней и ночей отделяют нас от Победы и каким огромным, окончательно неизвестным даже несколько десятилетий спустя количеством жизней она будет оплачена… Наверное, вряд ли бы мы поверили в истинность этих ужасающих цифр, будь они названы тогда, и сочли бы это вражеской провокацией…