Михаил Шишков - Нас звали «смертниками». Исповедь торпедоносца

Укладываю парашют в чашу сиденья и поудобнее устраиваюсь в нем. Затем, достав из кармана открытку с портретом Сталина и после некоторых раздумий, прикрепляю ее с левой стороны кабины. Слишком большая она оказалась, чтобы уместиться на приборной доске.

…В те времена многие из нас брали с собой в полет фотографии Иосифа Виссарионовича, и это не было данью моде или общеобязательной принудиловкой. Это было проявление искреннего уважения солдат к своему Главнокомандующему. Ведь мы, летчики, пользовались его особым расположением и несказанно гордились тем, что назывались «сталинскими соколами». Кроме того, эти портреты, находившиеся в кабинах самолетов, здорово поднимали наш боевой дух. Еще бы! С нами наш Верховный…

Покрепче затягиваю привязные ремни. Вместо фуражки, подвешенной на как будто специально имевшийся с левой стороны крюк, надеваю шлем с наушниками, поудобнее пристраиваю ларингофоны, так, чтобы они не натирали шею, свободно болтаясь, но и не передавливали ее.

– К полету готов, – докладывает штурман.

– К полету готов, – мгновение спустя отзывается стрелок-радист.

– Хорошо, – отзываюсь, – проверка связи завершена.

Пробую штурвал, затем руль поворота, давая поочередно правую и левую ноги. Все органы управления ходят нормально, без усилий…

…С разным настроением, бывает, подходишь к самолету перед вылетом. Иногда спокоен, как будто знаешь – с тобой в этот раз ничего не случится, чаще слегка мандражируешь, а в совсем уж скверную погоду даже немного злишься, в глубине души надеясь, что в последние мгновения командир все-таки примет решение отменить задание. Но, выполняя в раз и навсегда принятой последовательности заученные до автоматизма манипуляции предполетной подготовки, настолько освобождаешься от лишних мыслей и эмоций, что сам не замечаешь, как обретаешь абсолютное спокойствие…

Мирную тишину спящего аэродрома разрывает рев запускаемых моторов. Ожившая машина едва уловимо подрагивает, наполняя тело приятным теплом. Прогрев двигатели на малых оборотах, проверяю сектора газа, двинув их сначала вперед, потом снова вернув в прежнее положение. Стрелки приборов тут же показывают соответствующее изменение частот вращения, но я и без этого понимаю, что все работает нормально – самолет как будто воспрянул духом и потянулся вперед, словно истомившийся в стойле жеребец, почувствовавший близость столь желанной прогулки. Но тормоза, придавленные моими ногами, подобно узде, сдерживают его страстный порыв.

Выруливаю на стартовую позицию, до начала разбега остаются считаные секунды. «Закрылки во взлетном положении, – беззвучно шевелятся губы, – полоса свободна. Полетели!» Даю газ и после некоторой задержки отпускаю тормоза. Самолет, немного переваливаясь с ноги на ногу, набирает скорость. Вначале медленно, будто раздумывая, затем все быстрее и быстрее…

Буквально за считаные мгновения машина стремительно теряет в весе, всей своей душой устремляясь в бездонную небесную высь, в свой родной дом, и пилот, поддавшись настроению своего крылатого друга, испытывает непреодолимое желание поскорее оторваться от грешной земли. Вот в этот момент нужно быть особо осторожным, ведь если, излишне поторопив события, раньше положенного времени потянуть штурвал на себя, самолет задерет нос, потеряет скорость и как подкошенный рухнет вниз. Но и затягивать взлет также чревато – впереди сосновый лес, а длина полосы, к сожалению, весьма ограничена.

На прибор скорости сейчас не смотрю и то самое мгновение, когда машина полностью готова к взлету, ощущаю всем телом. Приподнимаю переднее колесо, и дальше все происходит как будто само собой, без моего участия. Остается лишь убирать шасси и, немного погодя, закрылки. Под плоскостями мелькают верхушки сосен, окружавших наш аэродром.

Характерно, что сразу же после взлета пилот испытывает ни с чем не сравнимый душевный подъем, словно он оставил все свои радости и беды где-то внизу, а там, впереди, куда стремительно несется послушная его воле дюралевая птица, скрывается самая желанная на свете цель, к достижению которой сводится весь смысл его земного существования. Это чувство неизменно сопровождало меня на протяжении всей летной жизни, заставляя переживать каждый следующий полет как первый. Тот, кто хоть раз держал в своих руках штурвал самолета, поймет меня.

Вскоре сознание возвращается к реальности, ведь та цель, которая стоит передо мной, предполагает смертельную опасность, и расслабляться здесь нельзя ни на мгновение. Снизу угрожает опасная встреча с вражескими кораблями, а сверху в любой момент могут атаковать истребители. Скажу честно, в первом вылете, да и не только в первом, я немного волновался из-за этого и поэтому старательно, до боли в глазах, вглядывался в постепенно темневшее от дождевых туч небо впереди меня. Задняя полусфера целиком и полностью находилась в ведении стрелка-радиста.

Иду на высоте около ста пятидесяти метров, но это лишь потому, что облака сверху прикрывают. А чем более ясная погода, тем ближе стараешься прижаться к спасительной морской воде. Хоть и сложное это дело, предельного напряжения сил требует, но иного выбора не дано. Чем ниже идешь, тем больше шансы пройти к цели, не будучи обнаруженным ни вражескими истребителями, обычно курсировавшими в диапазоне высот от пятисот метров до километра, ни финскими наблюдательными постами, расположенными на островах Соммерс, Гогланд и Большой Тютерс.

Да и, как говорили опытные летчики, особой настойчивостью в этом случае неприятельские охотники не отличаются. Снизу подобраться к нам нельзя – мы и так идем ниже некуда; атаковать сверху можно лишь с дальней дистанции, истребитель ведь на пикировании хорошо разгоняется, не успел вовремя ручку на себя потянуть – в море воткнулся, а даже если успел, то, проходя достаточно близко над только что обстрелянным самолетом, можно нарваться на меткую очередь стрелка, смертельную для одномоторного «ястребка». Так что безо всякого преувеличения можно сказать, что своим спасением я и мои товарищи во многом обязаны морю, малой высоте полета и сложным метеоусловиям.

А погода постепенно ухудшается, и уже за Гогландом начинает накрапывать дождь. Водяные струйки мгновенно появляются на лобовом стекле, заметно затрудняя обзор. Но ведь и враг находится точно в тех же условиях, а ему-то гораздо сложнее обнаружить на фоне необъятной морской поверхности низко летящий самолет, чем нам выйти в нужный район, а значит, наши шансы повышаются.

– Командир, подходим к цели, – слышу голос Смирнова, – набирай высоту.

– Понял. – Подтягиваю штурвал на себя и после того как стрелка высотомера достигает отметки пятьсот метров, перевожу машину в горизонтальный полет. Сердце начинает биться чаще, но причина этого совсем не волнение и тем более не страх. Скорее охотничий азарт.