Михаил Шишков - Нас звали «смертниками». Исповедь торпедоносца

Удивительно, но Золотую звезду отважный пилот получил с довольно большим опозданием. Заслуженная награда нашла своего героя лишь в 57-м году…

«…Вернуться в авиацию без обеих ног… – вновь и вновь размышлял я. – Через что только ему довелось пройти, чтобы все-таки добиться своего! Для этого надо быть больше чем солдатом, больше чем летчиком…»

Немногим менее двух недель длился мой отдых в Приютино. Я полностью восстановил свои физические и моральные силы и уже начал немного тяготиться вынужденным бездействием. Как раз в это самое время техники закончили восстановление моего израненного самолета, а значит, моему экипажу пришло время возвращаться назад, в полк. С легким оттенком грусти я, окинув прощальным взглядом уютный домик, в котором мне довелось провести эти прекрасные дни, уверенно заскочил в приехавший за нами «ЗИЛ». Я вновь был готов встретиться со всеми сложностями и опасностями нашей тяжелой боевой работы.

Шалости в воздухе совершенно недопустимы. Эта очевидная истина, написанная кровью проигнорировавших ее авиаторов, не нуждается ни в каких пояснениях. Тем не менее юность и свойственная ей бесшабашность, порой переходящая в откровенную дурость, провоцируют пилотов на действия, подвергающие их жизни ненужному риску. Конечно, инструкторы и старшие товарищи по мере своих сил стараются предостеречь молодежь от этого, но слишком большим оказывается соблазн блеснуть удалью перед товарищами. Да и в собственных глазах свой авторитет поднять тоже очень хочется: «Чкалов под мостом пролетел… А мне что, слабо?!»

Чего греха таить, в свое время я тоже был не прочь похулиганить в воздухе. Конечно, о повторении подвига Чкалова и речи не могло идти, а вот пройтись на высоте метров пятнадцать прямо над работавшими на поле женщинами, со смехом наблюдая за тем, как они, побросав свои нехитрые инструменты, испуганно разбегаются в стороны… Еще в 42-м было дело. Раз, другой, третий… Вскоре кто-то пожаловался нашему начальству, и я тут же получил заслуженный нагоняй, на чем, собственно, для меня все баловство и закончилось.

Выдумки других хулиганов от авиации, по крайней мере те, свидетелем которых мне довелось быть, носили столь же «невинный» характер, но лишь одна из них настолько выделяется среди других, что заслуживает отдельного упоминания. Этот случай произошел в Саранске, в том же 42-м году. Помню, горюче-смазочные материалы были тогда в дефиците, и однажды с маслом для двигателей стало совсем туго. А вот в Саратове оно имелось, даже с некоторым излишком, которым наши коллеги смогли поделиться с нами.

Для доставки масла был выбран экипаж Вити Пряникова. Полет из Саранска до Саратова хоть и проходил на достаточном удалении от линии фронта, тем не менее не являлся абсолютно безопасным – всегда присутствовала вероятность встречи с немецкими охотниками, залетевшими в наш тыл в поисках легкой добычи. Вот и приходилось идти всю дорогу, не забираясь выше двухсот метров и постоянно следя за воздухом.

В тот день все начиналось хорошо. На небе ни облачка, фрицев не видно. Мелькающие под крылом ландшафты настраивают на мирный лад… И вдруг ни с того ни с сего штурвал резко уходит вперед, самолет тут же клюет носом вниз, начиная планировать к земле. Витя пытается выровнять машину, подтянув штурвал к себе, но тот совершенно не реагирует на действия пилота. А земля-матушка все ближе и ближе…

Витя уже успел мысленно распроститься со своей жизнью, как штурвал так же неожиданно отклонился назад, переведя самолет в достаточно крутой набор высоты. Все бы хорошо, но скорость-то падает. Еще немного, и машина, потеряв скорость, сухим осенним листом рухнет на землю…

Так самолет и выписывал в небе синусоиды целых пять минут, заставляя несчастного Витю дрожать от страха. А затем, словно по мановению волшебной палочки, машина вновь перешла в полный и безраздельный контроль пилота. Как будто ничего не происходило. Мистика какая-то…

На самом деле ларчик открывался просто – все эти «необъяснимые» выбрыки происходили по воле стрелка-радиста. Соскучился парень, вот и решил подшутить над командиром. Дело в том, что в хвостовой части «Ил-4» находился так называемый весовой компенсатор, служивший для совмещения центра тяжести руля высоты с осью его вращения, проще говоря, противовес. Длинный такой рычаг с массивным грузом на конце. Вот им-то и воспользовался шутник. То вниз его прижмет, то вверх поднимет, заставляя самолет переходить то в набор высоты, то в пикирование…

Неизвестно, догадался бы Витя, что на самом деле происходило с его самолетом, или нет… Только сам стрелок-радист, обрадованный своей удачной выдумкой, не выдержал пытку молчанием и сразу же после приземления открыл командиру секрет загадочной неисправности машины: «Здорово, – говорит, – я тебя прокатил!» И тут же получил кулаком по улыбающейся физиономии…

– Сам домой полечу, – в пылу гнева кричал Витя, – а ты пешком топай! Как хочешь, но чтобы вовремя в части был! Иначе – под суд пойдешь!

Конечно, долго держать обиду друзья не могли и, помирившись в тот же самый день, вовсю смеялись над произошедшим. Какое-то время после возвращения домой они хранили непробиваемое молчание, объясняя синяк на лице стрелка-радиста объективными причинами, но затем, все-таки не удержавшись, проболтались…

Конечно, на войне подобные шалости совершенно не практиковались, но… Я уже упоминал о том, что в нашем полку существовала традиция давать победный салют над своим аэродромом – своего рода гвардейский шик. Враг потоплен, настроение прекрасное, так и тянет похвалиться. Пронесся на бреющем прямо над полосой, горку сделал со стрельбой из курсовых пулеметов: встречайте, мол, победителя, затем – боевой разворот, коробочка и посадка. И чем чище и уверенней выполнены все элементы этого представления, тем выше твой профессиональный престиж.

Хоть и достаточно редко, но все же бывало и так: расслабился на радостях, зазевался, и на тебе – «козла» на посадке оторвал… Такое происшествие никак не могло пройти мимо внимания острых на язык товарищей и безвозвратно портило все настроение на ближайший вечер. Да и самому неприятно – что же ты за летчик, если сесть грамотно не смог… Выползаешь из самолета как побитая собака и стараешься пройти на КП незамеченным…

Некоторые горячие головы стремились пройтись над полосой, чуть ли не цепляясь винтами за грунт: «Смотрите, вот какой я мастер!» До поры до времени подобное гусарство сходило с рук, и молодые пилоты с жаром вступили в соревнование с опытными. Однажды это закончилось трагедией…

Штурман Михаил Советский тяжело переживал гибель своего друга Юрия Бунимовича. Даже беглого взгляда хватило бы, чтобы понять: этого статного, крепко сбитого парня жестоко терзает неугасимая боль. Михаил, замкнувшись в себе, стал держаться в стороне от всеобщего веселья и старался свободное время проводить в одиночестве. Видя отчаяние Советского, Борзов предложил тому отпуск, но Михаил наотрез отказался: «Мое место здесь, в полку!»