Томас Шёберг - Ингмар Бергман. Жизнь, любовь и измены

Когда книга Хёк вышла в свет, некоторые наблюдения, опубликованные в “Рёстер и радио”, были убраны: “К числу обычаев пасторского дома принадлежали регулярные сеансы с отцом на доверительном диване, когда дети исповедовались в совершенных прегрешениях, получали наказание и прощение”, и “Он рано обнаружил трещину меж тем, что говорилось, и тем, что делалось, меж фасадом и содержанием, меж проповедью и практикой. Пропасть расширялась, и он рухнул в нее”. Иными словами, чистейшей воды лицемерие, и совсем нетрудно разделить опасения Карин Бергман, что двойная пасторская мораль, которую она сама отчаянно старалась скрыть, теперь распространится и займет в истории более правдивое место, чем то, какое могла обеспечить статья в газете “Рёстер и радио”.

Однако сохранилась, например, такая фраза: “С точки зрения ребенка ситуация в доме, словно маятник, резко колебалась меж защищенностью и незащищенностью, меж идиллией и кошмаром”.

Таким образом, сокращения не изменили впечатления в целом, разве только слегка смягчили его. Кто именно – мать или сын – добился этой легкой редактуры текста Хёк, неизвестно. У Вильгота Шёмана на сей счет сомнений не было: “Конечно, приструнил Марианну Ингмар. Ведь эмоционально он держал ее под контролем, их связывала общая история”.

В сентябре Эллен Бергман написала Карин Бергман письмо. Она еще не читала книгу Марианны Хёк и надеялась, что автор действовала осторожно и пасторше не придется тревожиться о реакции мужа. “Надеюсь также, что там нет ничего, что может повредить детям. Вообще забавная штука – биографии, написанные при жизни человека. Все как бы принимается авансом”.

В конце июня 1960 года Ингмар Бергман и Кэби Ларетай, по ее предложению, отправились в Швейцарию, в городок Риффельальп неподалеку от Церматта, откуда открывается вид на могучий Маттерхорн. В воспоминаниях Ларетай муж предстает как ужасный привереда, недовольный всем, в особенности едой. “Это же телятина, Ингмар!” – воскликнула она, когда в бернской гостинице “Швайцерхоф” он с гримасой отвращения заявил, что требуху есть нельзя.

“Я говорила с ним как с ребенком”. Но Бергман оказался прав. С заказом Ларетай вышло недоразумение, им подали телячью зобную железу, а не телятину. Вечер был испорчен, и она уже приуныла. Бергман сетовал на все. Швейцария слишком маленькая. “Окружена горами. Ни тебе горизонтов. Ни моря. Ни голубых холмов, как в Даларне”. Погода стояла скверная, он нервничал, простыл и заработал ангину. Полная неудача.

Забавно, что воспоминания Ларетай весьма отличны от того, что он сам писал родителям:

Дорогие мама и папа!

Мы в самом деле нашли умиротворение, которого искали и в котором так нуждались. Живем высоко над миром (2200 метров) у подножия Маттерхорна в чудесной старинной гостинице, построенной в конце девятнадцатого века. Постояльцы главным образом чудаковатые англичане, старые супружеские пары, каждое лето гостящие здесь с времен постройки. Все дышит стариной, но очень ухоженно и очень уютно. Автомобильная дорога заканчивается в трех десятках километров, в низовье долины, а сюда ведет только малюсенькая горная железная дорога, больше всего похожая на ту, что существовала в Скансене, когда я был ребенком. Кормят здесь превосходно, мы много спим и гуляем. Дни бегут невероятно быстро, но тем не менее мы успеваем поговорить о многих вещах, о каких не удается поговорить в будничной гонке. Эта полная, безусловная близость и общность, оставляющая без внимания все одиночества, – почти непостижимый дар. В первый и покуда единственный раз в жизни я живу в спокойном совершенстве, в счастье, которое вправду досталось недешево, и безмятежным его не назовешь. Потому-то мы благодарны за каждый день и каждый миг. Сейчас вот идет тихий, меланхоличный дождь. Тишь кругом, слышен лишь стук капель и плеск, шумят ручьи, а на лужайке пониже гостиницы бренчат коровьи колокольцы.

В бергмановском описании собственной жизни много таких “в первый и единственный раз”, особенно когда речь идет о его переживаниях вместе с той, что волею случая оказалась его женщиной или будущей женой.

Судя по дневнику Карин Бергман, осень прошла сравнительно спокойно. Общение сына с родителями, видимо, шло на уровне нормальных разговоров. В октябре он побывал в датском Орхусе, где студенты увенчали его лавровым венком и чествовали речами, а проезжая с Кэби Ларетай мимо Воромса, видел прискорбное обветшание тамошнего дома. Однажды утром он зашел в пасторский дом с корзиной яблок из юрсхольмского сада и за завтраком долго разговаривал с родителями о “правильных вещах”.

В ноябре они посмотрели его последний фильм “Око дьявола”, где Ларетай исполняет сонаты итальянца Доменико Скарлатти, и получили подлинное удовольствие: “Живой, остроумный диалог и чудесное развитие главных героев. Как только мы пришли домой, сразу позвонил Ингмар, спросил, как нам понравилось, и обрадовался, услышав, что мы очень довольны. Я долго с ним разговаривала”.

В декабре Эрика и Карин Бергман пригласили на виллу в Юрсхольм. Пили чай, Кэби Ларетай играла для них на рояле и рассказывала о своей телевизионной программе, которую будут транслировать на Рождество. Карин Бергман была очень довольна. “Ее великие композиторы прямо-таки оживают перед нами, когда она о них рассказывает, а затем играет. Ингмар кажется на удивление спокойным. И дом такой красивый”.

Жизнь дышала гармонией. Но Карин Бергман не была бы Карин Бергман, если б не находилась одновременно в другом мире, где отношение к младшему сыну определялось весьма контрастными чувствами:

Ингмар непредсказуем – и случиться может что угодно. Сейчас, с Кэби, он кажется счастливым и спокойным. И по-моему, она способна справляться с ним, как никто до сих пор. Ведь она сама – сильная личность. Теперь для Ингмара много значит и Лена. Из-за болезни Эльсы ему пришлось заботиться о Лене и действительно быть ей отцом, поэтому они сблизились. Ингмар умеет быть нежным, веселым и приветливым, как никто, но, если чем-то ему мешаешь, может с тем же успехом быть и крайне жестким. Вот почему с Ингмаром или с Кэби и Ингмаром никогда не встречаешься по-будничному. Встречи происходят всегда в более или менее праздничной и безмятежной обстановке. И тогда они оба просто очаровательны.

Ингмар Бергман продолжал воевать на нескольких фронтах. Успехи и неудачи чередовались, точь-в-точь как на полях сражений. Это касалось и профессиональной жизни, и брака, и отношений с родителями. Следить за военными действиями очень интересно, но выявить прямую и последовательную линию практически невозможно. Собственно, все не таково, каким представляется. Парадоксов не счесть. Полная амбивалентность.