Николай Борисов - Командир Т-34. На танке до Победы

Когда собрались этого капитана хоронить, то на нем обнаружили пояс, а в его отделениях золотишко в разных видах. Оказывается, где и что он тут промышлял, один бог знает. «Вот такие, оказывается, среди нас люди.» Тут некоторые ребята начали: «То-то мне эта еврейская морда сразу не понравилась!», и т. д. и т. п.

А он не просто еврей, а бывший политработник. Но когда в 43-м их должности сократили, то он прошел переподготовку на технаря и стал зампотехом соседней роты, хотя по званию капитан. Немолодой уже, точно за 30. Фамилию его даже помню, но, наверное, не стоит ее сейчас называть. И когда это все рассказали, мне многое стало понятно. Я ведь тоже видел, что он на остановках вместо того, чтобы вокруг танков суетиться, где-то там носится. Шубутится вечно, ни с того ни с сего в немецкие дома заходит. А он вот, оказывается, чем занимался… Вот такой букетик тоже был.

Раз уж я затронул эту тему, то выскажусь и по ней. Среди солдат и сержантов, насколько я помню, у нас евреев не было. Офицеров помню. Командир ремонтного взвода по ремонту спецтехники – старший лейтенант Горный Давид Иосифович, про которого я уже немного рассказывал. Вот этот мародер. В 40-й бригаде у нас начальником штаба батальона был старший лейтенант Теневицкий, по внешнему виду тоже еврей.

И тогда же, до ранения, когда меня отправили в другую бригаду, то там у них комбригом оказался полковник Гусаковский. Но его я лишь несколько раз видел издалека, а другие офицеры отзывались о нем отлично: «У нас командир бригады – во!» Недаром он потом стал довольно известным человеком в армии [19].

И очень приятно, что Деген упоминает в своем интервью своего комбрига Духовного. Правда, я служил в дивизии Ефима Евсеевича уже после войны, с 1958 года. Но он же комдив, а я комбат, и на расстоянии, но несколько раз мы общались лично. А вот когда через полгода меня назначили в штаб, тут я уже с ним более плотно общался. И могу дать ему только самую высокую оценку. Многому научился у него, особенно старался перенять его умение выстраивать отношения с людьми – это же самый важный вопрос. Как строить службу, работу с подчиненными. Потом наши пути с ним разошлись, но я поддерживал с ним связь практически до конца его жизни. И писал ему, и звонил. Когда мы с другом узнали, что Ельцин наградил его орденом Жукова, то решили Ефима Евсеевича поздравить. Позвонили, поздравили, он растрогался и сказал нам примерно такие слова: «Вот перед вами мне звонил бывший министр обороны маршал Соколов, – а я знаю, что они дружили еще с войны, – но ваше поздравление это выше его». И столько всего теплого наговорил в наш адрес: «Вы уже полковники, а я только по набережной хожу…» Вот это была наша последняя беседа.

Сейчас уже не секрет, что в войну ходили нехорошие разговоры про евреев, всякие антисемитские шуточки. Ну, бывали какие-то отдельные моменты, но я бы сказал, что среди офицеров такие разговоры не велись. Люди-то образованные, достойные. Но вы поймите, у нас народ такой, что, только повод дай, сразу кости перемоют. Вот, например, когда меня только перевели в штаб дивизии к Духовному, то там на разных должностях служили сразу 12 евреев. Ну, понятно же, что-то тут есть, соответственно и разговоры всякие ходили. Но они сразу прекратились, как только их быстренько разбросали кого куда. Вспомню один эпизод.

Как-то я делал доклад Духовному и во время беседы не совсем лестно отозвался о работе одного офицера. И когда закончили беседу, Ефим Евсеевич как бы невзначай спрашивает: «Николай Николаевич, вот вы упомянули, что у того не слишком клеится». Но фамилию не называет, хотя помнит всех поименно. «Слушай, он, наверное, не на своем месте находится. Может, его порекомендовать на какое-то другое? По возможности мы это сделаем!» И при первой же возможности его перевели на хозяйственную должность, и там у него все отлично получалось. А вот на строевой – никак…

А так у нас в основном служили славяне: русские, белорусы, много украинцев. Среднеазиатов не помню, а вот кавказцы были. В конце войны у меня зампотехом роты был абхазец – Шалва Филиппович Кокая. Очень порядочный, надежный и знающий свое дело человек. В соседнем батальоне помню двух грузин. Один взводный и командир танка. Причем один типичный грузин, чернявый, а другой рыжий. Но между собой они почему-то не дружили. Сохраняли видимость нормальных отношений, но было заметно, что у них не все в порядке. То ли чего-то издавна, не знаю.

Иногда среди солдат и сержантов проскакивали не очень хорошие разговоры и про среднеазиатов, но мы старались сразу пресекать подобные вещи. Чтобы на фронте возникали какие-то проблемы на национальной почве, я даже не слышал о таком.

Любой настоящий фронтовик имел что-то из трофеев. Кое-что имел и я. Самый первый из них – «вальтер», который мне ребята подарили, но я его в 44-м дома оставил. Отличный пистолет, очень удобно в руке лежал, отдача почти не ощущалась.

Часы имел, но это штамповка – не то. Но в конце войны случился памятный эпизод. Когда в Чехословакии уже все было кончено и немцы стали массово сдаваться в плен, то к нам немецкий офицер привел свою роту. Уже без оружия пришли. Он команды подавал, а они все четко исполняли. А я уже ротным был и стоял рядом с группой офицеров. Он подошел и на немецком доложил мне, что привел своих солдат. Я вызвал одного офицера, чтобы он доложил в штаб батальона. Немец встал на свое место на правый фланг строя, и мы ждем, пока от комбата кто-то придет. Вдруг этот немец выходит из строя и подходит к нам. Берет под козырек, что-то говорит и лезет в карман. Достает часы, окинул взглядом нашу группу и почему-то вручает их мне. Я взял, он развернулся и снова встал в строй. Я посмотрел, часы совершенно новые. Швейцарские. И служили они у меня лет 20. Вот такой эпизодик.

Потом еще достал большие часы на цепочке и, когда поехал в первый отпуск, сделал подарок отцу. И он всем хвастался: «Сын подарил!» Многие вспоминают про бритвы, но я тогда еще не брился, поэтому бритвы даже не искал. Но когда в 46-м готовились в Москве к параду, с другом поехали на Перовский рынок и купили там по опасной бритве, и трофейные помазочки к ним. Долго-долго служила мне эта бритва.

Теперь по поводу посылок. Когда вошли на территорию Германии, пришел приказ, что в течение месяца можно отправить домой по одной посылке. Солдатам до пяти килограммов, а офицерам до десяти. И три штуки я домой отправил.

Первую я сам собирал. Как раз танк сгорел, какое-то время появилось, и тут мне старшина напомнил, что на это дело всего два дня осталось. Так я по деревне где-то прошел и на скорую руку какое-то барахло насобирал. Точно не вспомню, какие-то тряпки. Ничего особенного, я же там не первый ходил. Но после этого я уже на перспективу стал думать. Стал уже смотреть, где, что.