Павел Басинский - Лев в тени Льва. История любви и ненависти

«Нынче ездил с Лёвой в Ясенки, – записывает Толстой в дневнике 10 ноября 1897 года, – и он затеял комичный разговор о культуре. Он бы был не дурен, если б не этот огромный знаменатель при очень маленьком числителе».

Под «знаменателем» Толстой понимал мнение человека о себе, а под «числителем» его настоящие достоинства. И это, к сожалению, была правда о самом Льве Львовиче, которая в дальнейшем роковым образом испортила его жизнь.

«Вчера был раздраженный разговор с Лёвой, – пишет Толстой 20 ноября. – Я много сказал ему неприятного, он больше молчал, под конец и мне стало совестно и жалко его, и я полюбил его. В нем много хорошего… Я забываю, как он молод…»

Рождения первенца ждали к началу июня. В середине мая 1898 года в Ясную Поляну прибыли Эрнст и Нина Вестерлунд. Для Доры приезд родителей был радостным событием. «Как она им рада, милая девочка с ее брюшком, домашними хлопотами, заботами об их комфорте», – пишет в дневнике Софья Андреевна. А для Льва Львовича еще и знаменательным. Должна была состоятся встреча двух отцов, по-разному подаривших ему жизнь.

Встречать Вестерлундов отправился сам Лев Львович в коляске, запряженной четвериком. Был воскресный вечер, и сотни мужиков с пьяными песнями возвращались с тульского базара. Крики и грохот телег напугали жену доктора. «Кто это?» – в ужасе воскликнула она. «Дикари», – по-шведски ответил ей зять.

«Доктор, прямо сидя в коляске, с выпученной вперед грудью, с любопытством спокойно наблюдал первые картины русской жизни», – вспоминал он.

Молва об иностранном докторе разнеслась по Тульской губернии. Из дальних сел приходили больные. Он всех принимал и осматривал в своей комнате.

Толстому Вестерлунд не понравился. Он показался ему грубоватым и фамильярным. Дружески потрепав свата по плечу, доктор посоветовал ему не увлекаться вегетарианством и съедать хотя бы два яйца в день. Софье Андреевне сказал, что она «слишком избаловала своего мужа».

«Он нашел, что доктор Вестерлунд и мужик немецкий, и буржуазен, и туп, и отстал на 30 лет в медицине, – пишет Софья Андреевна, – а он не видел доброты этого доктора, его самоотверженную жизнь на пользу человечеству, его желание помочь каждой бабе, каждому встречному; его заботу о жене, о дочери, его бескорыстность».

Возможно, что Вестерлунд напомнил Софье Андреевне ее покойного отца – врача-немца Андрея Евстафьевича Берса.

Толстой обязан был поблагодарить Вестерлунда за спасение сына, и он сделал это. Этой минуты Лев Львович ждал внимательно, придавая ей большое значение.

«Без слов мы все трое поняли, что целая драма скрывалась за этим жестом отца. Болел я больше всего из-за него и его беспочвенного учения, якобы дававшего людям счастье. Без всякого учения Вестерлунд дал мне понять реальную правду жизни одним своим живым примером и своей светлой правдивой личностью…» – пишет он в своих воспоминаниях.

8 июня Дора родила сына. «Как она, бедная, страдала, как умоляла отца о чем-то, горловым, молодым голосом, громко болтая по-шведски, – пишет Софья Андреевна в дневнике. – Лёва был очень с ней нежен, бодрил ее, а она так хорошо, любовно к нему относилась, прижималась, как будто прося разделить ее страдания».

Мальчик родился здоровым и красивым, «как картинка». Об этом сообщили все русские и шведские газеты. В доме Толстых царила радость. Родители трех семей поздравляли друг друга, фотографировались. Первому сыну Льва Толстого, сына Льва Толстого, тоже дали имя Лев. На свет Божий появился Лев Третий.

Осень, зима и весна 1898 года пролетели незаметно для Льва и Доры. Он занимался литературой и вел хозяйство Ясной Поляны, как и мечтал; она помогала ему и сама кормила маленького Лёвушку грудью, не доверяя этого русским кормилицам.

Лето, осень и зиму 1899 года они провели в Швеции, у родителей Доры и в Стокгольме, где Лев Львович собирал материалы для своей книги «Современная Швеция в письмах-очерках и иллюстрациях». Зимой 1900 года он повез жену во Францию и Италию, в которых она еще не была. В Париже они познакомились с Эмилем Золя. Он принял их любезно и был очень доволен тем, что отец Льва Львовича читал его произведения и ценил их. Впрочем, поинтересовался с сожалением: «Неужели ваш отец верит в Священное писание?»

В этой поездке Дора была как-то особенно хороша. Солнце Италии «зажгло в ней новую жизнь и окрасило ее новыми красками», – вспоминал Лев Львович. Во Флоренции два итальянских офицера в голубых мантиях, проходя мимо русской пары, воскликнули: «La Belle!» («Красавица»). Лев Львович с его природной худобой был элегантен в цилиндре и перчатках. Полуторогодовалый Лёвушка, тихий и скромный, с большими карими глазами, не доставлял особых хлопот; к тому же им в основном занималась русская нянька – честная и некрасивая деревенская девушка Саша.

Весной 1900 года они вернулись в Ясную Поляну Старики были им рады. Дед таскал на плечах Льва Третьего, и тогда же они снялись для фотографии «Три Льва». Фотография вышла трогательной. Внук сидит на коленях деда, сын и отец, опершись на палку, победоносно смотрит вперед. На головах отца и деда одинаковые круглые шапочки.

Но той же весной Лев Львович совершил два поступка, которые не следовало делать в суеверной русской деревне. Их с Дорой флигель стали одолевать в несметном количестве расплодившиеся ужи. Они заползали в дом, располагались на постелях и, свернувшись клубками, устраивались на цветочных клумбах.

В усадьбе Толстых в то время уже не нельзя было убивать не только ужей, но и мышей. Однако Лев Львович объявил ужам войну. Вместе с дворником Степаном он убивал их десятками и выбрасывал в канаву. Это была нехорошая примета.

Тогда же он застрелил большую рыжую собаку лесника, которая бросалась на маленького Лёвушку во время прогулок и однажды чуть не свалила с ног его няню. «Я взял ружье и, молча подойдя к сторожке, застрелил собаку почти в упор. Жена и дети сторожа выбежали на крыльцо и долго с осуждением и грустью смотрели на меня».

В августе Дора родила второго сына – Павла, и Вестерлунды во второй раз приезжали в Ясную Поляну. Доктор в ней уже вполне освоился, уходил один на ежедневные многочасовые прогулки, возвращаясь с грибами или цветами.

Между Львами, отцом и сыном, установились мирные отношения. Но в них не доставало главного – любви.

«С Львом спокойно, – пишет Толстой в дневнике, – но нехорошо тем, что я как будто презираю его. Господи – ты, который во мне, – разгорись во мне, дай мне любви».

Вообще в его записях о Лёве после его выздоровления в Швеции легко заметить один постоянный мотив. Больше всего сын терзал отца не тем, что был не согласен с его взглядами или вел себя как-то неправильно. Толстого мучил не сам Лёва, с которым тогда было в общем-то всё в порядке. Его мучила собственная нелюбовь к сыну.