Игорь Оболенский - Близкие люди. Мемуары великих на фоне семьи. Горький, Вертинский, Миронов и другие

А Каплер ей понравился тем, что много интересного рассказывал. А ему было любопытно, что дочь вождя так к нему привязалась. Светлана мне говорила, что ходила с открытым ртом, боясь пропустить хоть слово.

У них не было близости никакой. Это я точно знаю. Светлана признавалась: «Это первый человек в моей жизни, с которым мне было очень интересно. Я только его слушала. То, что он рассказывал, я слышала в первый раз».

Он был очень интересный человек, массу всего знал. А познакомилась она с ним на даче — Василий, брат Светланы, привез его. Вася ухаживал в то время за женой Кармена (Роман Кармен — легендарный советский кинодокументалист. — Примеч. И. О. ), очень красивой женщиной. И Василий привез ее и каких-то киношников, которые с ней были, к себе на дачу. А Светлане просто сказал, что будут интересные люди, приезжай. Светлана приехала и в итоге познакомилась с Каплером.

Когда приходила в школу, рассказывала мне, как после уроков они встречались, ходили в музеи, он рассказывал про картины, про каких-то людей.

Каплер был намного ее старше. Он, конечно же, не был никогда у нее в квартире, она тогда еще жила в Кремле. И она к нему не ходила.

Помню тот день, когда Каплер написал свое знаменитое письмо.

«Ты видишь из окна Кремлевскую стену»…

Светлана в школу приносила газету и мы читали под партой. В «Правде» было напечатано.

До замужества я жила в дедушкином особняке на Малой Никитской. Мне всегда было неудобно перед другими ребятами в школе, неловко кого-то пригласить домой. Я и не приглашала. Бывала только Светлана Сталина. Новый год она у нас встречала.

У нас всегда масса народу было. И ей это нравилось — она наконец-то видела людей. А так ведь она была практически изолирована.

Совсем маленькой Светлана приезжала к нам на новогоднюю елку в Горки. Дедушка устраивал праздник, когда в СССР елку еще официально не ставили. Может, поэтому Сталин и разрешил елку, когда узнал, что Горький всегда празднует.

У нас был большой праздник, приглашали всех детей соседских. Дедом Морозом был наш сосед, полярник Отто Шмидт. С большой черной бородой, с мешком подарков, которые он раздавал детворе. Мамы наши решали заранее, что дарить. Чтобы подарок получить, надо было или станцевать, или стишок рассказать.

Я пела «Спи, младенец, мой прекрасный» и укачивала большую куклу. Дедушка слушал и плакал. Светлана тоже стих какой-то говорила.

Бывала она у нас и на праздновании Нового года на Малой Никитской. Как-то мы гадали — на подносе жгли бумагу, а потом ставили так свет, чтобы на стене появилась тень. Светлана тоже сожгла бумагу и ей кто-то начал говорить. Разумеется, пророчил все хорошее. А когда мы за столом уже сидели, она мне шепнула: «Что он выдумывал, когда там могила с крестом была видна. Сказал бы сразу».

Чего она там увидела? Но я ее не стала расспрашивать. Сама испугалась.

Хорошо помню день, когда умер Сталин. Моя сестра плакала. А я — нет. Я жалела Светлану. Мы с Серго были на похоронах. Подходили к Светлане, они с Васей сидели у гроба.

Я Сталина не боялась. Я вообще была небоязлива. Нет, даже так скажу— я Сталина ненавидела. Из-за Светланы. И фразы, которую он произнес с невероятной злостью, глядя мне прямо в глаза.

Светлана ведь жила в Кремле до замужества. Я бывала у нее, вместе уроки делали. Два раза Сталин нас звал на обед. Обычные были обеды, ничего особенного. Для меня это было как-то привычно. Только вот эта его фраза…

Мы сидели обедали, все было спокойно. Он любил подтрунивать надо мной. В тот день спросил, много ли мальчиков вокруг меня крутится. Я тут же в краску, застенчивой девочкой была. Потом Сталин вдруг откладывает ложку и спрашивает: «Как там ваша старрррруха поживает?». Светлана вполголоса пояснила, что это он о бабушке моей спрашивает.

Меня как будто по голове стукнули. Я потом выбросить из головы это уже не могла. Видела его страшные глаза, проницательные, как у гипнотизера, желтоватые, тигриные. Я его навсегда запомнила — Сталин был невысокий, одна рука всегда согнута. И это раскатистое «ррр».

А для меня бабушка была святым человеком. Я как-то была в Риме и оказалась с приятельницей в церкви. Священник пригласил в свой кабинет. Я поднялась. Он усадил меня и показал продуктовую карточку: «Это сделала ваша бабушка. Она добилась разрешения на эту карточку».

Оказалось, что в концлагерь на Соловках попал его отец, там был страшный голод. Пароход не мог подвезти продукты в плохую погоду, на острове часто просто не оставалось пищи. Конечно, охрана себе припасы делала, а заключенных не кормили. И моя бабушка выхлопотала его матери карточку, согласно которой женщина могла посылать раз в месяц посылку с продуктами. Благодаря этому и удалось выжить.

Когда я уже выходила из церкви, этот настоятель мне сказал: «Бабушка ваша была святым человеком».

Очень многих она спасала. За границу как-то отправляла. Она очень была в Европе популярна, до революции жила несколько лет в Париже, членом партии эсэров была. Ну и жена Горького, конечно. С ней потом ничего не могли сделать. Ее хорошо знали в мире, и советские власти побоялись тронуть.

Светлана знала, как я отношусь в бабушке и поняла, как меня задели слова ее отца. Кстати, в школе Светлана носила фамилию Сталина. Ее так и к доске вызывали. И двойки ставили, если заслуживала. У нас вообще были объективные преподаватели. Потом уже, когда она поступала в институт, взяла фамилию матери.

Как-то мы сидели на балкончике особняка на Малой Никитской, моя комната располагалась на втором этаже и имела выход на балкон. А тогда после войны масса иностранцев в Москву приехало, англичан много. Все шли в дом приемов МИДа. И, помню, Светлана, слушая их речь, вдруг говорит: «Вот бы где я хотела жить».

И так она в итоге и сделала. Получается, мысль уехать возникла у нее, когда она еще девчонкой была.

В школе мы сидели за одной партой. Как-то в школу приехало какое-то начальство. Конечно, их завели в наш класс. Шел урок литературы, и меня вызвали отвечать на вопрос о «Матери» Горького. У меня сразу возникло чувство протеста. Если бы просто меня спросили, ответила. А тут как внучку, покрасоваться перед высокими гостями. И я смолчала. Светлана смотрела на все это и улыбалась. Она ведь тоже из-за этого и убежала за границу. Терпеть не могла, когда ее воспринимали только как дочь Сталина и только поэтому обращали внимание.

В этом отношении отличалась другая Светлана, дочь Вячеслава Молотова. Ее красиво очень одевали. Она на два года младше нас была. Помню, в 1936 году она встречала детей испанцев. Такая мизансцена была — нас выстроили по бокам широкой лестницы, которая вела на второй этаж. Снизу вели детей, маленьких совсем, а Светлана Молотова спускалась им навстречу сверху. На площадке между пролетами они встретились и пожали ручку друг другу.