Игорь Оболенский - Близкие люди. Мемуары великих на фоне семьи. Горький, Вертинский, Миронов и другие

Мы со Светланой Сталиной хохотали. Уже тогда понимали, что это смешно.

Я вообще многое поняла в жизни благодаря Светлане. Я же была глупее ее. А она уже тогда все видела, все понимала.

То, что я после своих лазаний через забор, немного пришла в норму, случилось благодаря Светлане. Стала книжки читать. Светлана очень любила читать и меня приучила.

Модницей Светлана не была. Потому что за наряды полагалось деньги платить, а у Светланы их не было. Первое платье — я помню — только в десятом классе сшила. Пошла к папе и попросила денег на платье для выпускного. Он дал.

Она в специальном ателье заказала. Как сейчас помню, из темно-зеленого материала. Красивое платье получилось. Она его надевала, когда я на дачу к ней приехала. Целое событие было: «Подожди, я сейчас выйду».

Когда Светлана замуж вышла за сына Жданова (Андрей Жданов — ближайший соратник Сталина, первый секретарь Ленинградского обкома и горкома ВКП (б), Председатель Верховного Совета РСФСР, его сын Юрий занимался наукой, был профессором, доктором химических наук. — Примеч. И.О. ), у нее шуба появилась норковая. В этом браке она стала уже покупать хорошие вещи.

На свадьбе со Ждановым я у нее не была. Не принято было людей на такие вещи приглашать. Да и после моего замужества за Серго наши пути редко пересекались. Но в гостях у нее несколько раз бывала.

Светлана, кстати, с моей мамой была дружна. Да все, кто видел маму, ею увлекались. Что такого было в маме? Красивая она была, конечно. Но дело не в красоте. Она была женственная, добрая. Очаровательная. Именно так о ней говорили: «Очаровательная». И вот так ей не везло.

Простил ли Сталин отказ выйти за него замуж? Ее-то простил. Но все, кто подходил близко к маме — страдали. Сталин, конечно, интересовался всеми. Если ему о ком-то докладывали, то немедленно следовала кара.

Говорили ли мы с мамой о папе? Это была для нее непростая тема. Когда он вернулся в СССР, все и началось. Его просто стали спаивать. Хотя в той же Италии всегда в доме было вино, но папа не пил, только за столом и только по какому-то поводу.

Почему он простудился в тот роковой день? Мама сказала: «Еще раз увижу тебя в таком состоянии, мы расстанемся». И когда он все-таки в таком состоянии приехал, находясь до этого в гостях у Ягоды, то не посмел зайти в дом, решил посидеть в саду, заснул и замерз.

Об отце мама не любила говорить. Это была ее боль. Она всегда говорила: «Потеряли мы Италию, потеряли мы нашу любовь и друг друга».

Папу похоронили на Новодевичьем. Памятник сделала Вера Мухина, но идею предложил дедушка, взяв за основу работу Микеланджело, создавшего из мрамора фигуру раба. За папиной головой, если обратите внимание, огромная глыба, которая словно прижимает его к земле. Этой глыбой был дедушка, он так считал. Если бы не требование Ленина оставаться подле Горького, папа мог бы многое сделать, он был очень талантлив.

Когда памятник был готов, бабушка сказала Мухиной: «Вы продлили мне свидание с сыном». Дедушка без Максима прожил всего два года, но это уже было, скорее, просто физическое существование. Мы все хотели, чтобы его тоже похоронили на Новодевичьем. Но Сталин распорядился — только Кремлевская стена. Кто бы посмел поспорить…

Мама жила до последнего дня на Малой Никитской, ей оставили три комнаты. Остальное уже было музеем Горького.

Она прожила недолгую жизнь. Столько переживаний выпало, и все она держала в себе. Всегда была очень вежливой, улыбчивой, никому не показывала, что у нее на душе творилось.

Вы видели портрет мамы кисти Корина — так она выглядела в последние годы. Сумела сохранить свою красоту. Я даже сама любовалась ею.

Мама умерла неожиданно, ей было всего 69 лет.

Да, она жаловалась на сердце, у нее бывали приступы. Но все равно верилось, что впереди еще есть время. Помню, мы обсуждали ее грядущий 70-летний юбилей, думали, как будем отмечать.

В тот день она мне утром позвонила. Просила приехать… До сих пор не могу себе простить, что не бросила все дела и не поехала к ней в Жуковку. Столько лет прошло, а только начинаю думать про это, как сразу слезы на глазах появляются…

Мама позвонила, а я решила, что еще успеется. Ну, как всегда бывает, Господи, все же мы люди живые, кто же думал… Ну, в общем, она пошла к своей приятельнице, художнице. И там ей стало плохо. Она вытащила какое-то лекарство, стала принимать. Мимо шел Николай Булганин (соратник Сталина, до 1958 года — член Политбюро и Председатель Совета министров СССР. — Примеч. И. О. ) у него там же, в Жуковке, дача была. И он маме предложил: «Вам что-то нехорошо, зайдите ко мне, моя дача рядом».

Мама отказалась: «Нет-нет, я сейчас к себе пойду». Она действительно смогла дойти до своего дома, легла на диван. И все.

Гроб стоял в дедушкином доме на Малой Никитской. Мы похоронили ее на Новодевичьем, рядом с папой…

Я осталась одна. Такой близкой подруги, как Светлана, у меня больше не было. Мы с ней совершенно разные были, абсолютно. Но в тоже время дополняли друг друга. И мне ее, конечно, не хватало.

В Барвихе рядом жила дочь министра культуры Михайлова, мы с ней дружили. Но не так близко. А ведь Светланина дача тоже находилась рядом. Но она уже со мной не здоровалась. Проходила мимо и отворачивалась, смотрела в другую сторону. Она тогда уже была замужем, у нее рос маленький мальчик, Иосиф.

А потом появился индус. Надо отдать должное, она ухаживала за ним. Я думаю, что он уже знал о своем близком конце.

О том, что Светлана осталась за границей, я услышала по радио. Неожиданностью это для меня не стало. Я знала, что она несчастный человек. Потому что видела, что в стране происходит. Очень многое видела. Вот у меня газета есть, со статьей о Светлане — «Я всегда ненавидела советскую Россию». Я храню ее.

Когда Светлана в 1984 году приезжала в СССР, мы с ней не встречались. Мало того, интересный случай произошел. Я сидела на балконе особняка на Малой Никитской. А Светлана проходила мимо с дочерью, которая родилась у нее уже в Америке. И девочке все время что-то рассказывала. Вижу, она рукой показывает на наш дом и что-то говорит. И замечает, что я на балконе сижу. Но она даже не поздоровалась. И я, естественно, тоже промолчала. Хотя когда издали ее увидела, хотела позвать… При том, что ссоры между нами не было. Видимо, Серго не могла мне простить. Даже спустя столько лет. Смешно. И грустно.

Мы со Светланой после ее отъезда так больше и не поговорили. Но я читала ее книги, очень хорошие.

Да она вообще способная была. Хотела поступать на литературный факультет. А отец запретил: «Пойдешь на исторический». И она пошла.

Вспоминаю ее часто. Недавно ко мне приезжала наша общая подруга, Алла Славуцкая, дочь посла СССР в Японии в 1940 году. Мы с ней сидели, о Светлане говорили. Алла очень жалела ее, говорила, что ей было плохо из-за того, что она уехала. А я не согласилась — ну почему плохо, если Светлана этого все время хотела. И она избежала того, чтоб на нее пальцем показывали.