Олег Хлевнюк - Сталин. Жизнь одного вождя

«Чем сильнее беснуются враги […] тем больше накаляются большевики для новой борьбы». «Группа Бухарина […] бросает палки в колеса». «Если один конец классовой борьбы имеет свое действие в СССР, то другой ее конец протягивается в пределы окружающих нас буржуазных государств», «революция […] всегда одним концом удовлетворяет трудящиеся массы, другим концом бьет тайных и явных врагов этих масс» [276].

Немало подобных свидетельств содержится и в служебных текстах, не предназначенных для публикации. Как секретарь ЦК партии Сталин просматривал перед окончательным оформлением решения Политбюро и нередко вносил в них правку. В ряде случаев недостаточное знание русского языка подводило его. Так, постановление от 8 января 1925 г. «утвердить решение комиссии о высылке Дворжеца в концентрационный лагерь» после правки Сталина приобрело такой вид: «утвердить решение комиссии с заключением Дворжеца в концентрационный лагерь». Сталин справедливо хотел указать на то, что в лагеря не высылают, а заключают, но не сумел сделать это правильно. Фразу «не может пройти молча мимо» Сталин поменял на фразу «не может пройти молчанием» [277]и т. д.

Сведения о степени владения Сталиным другими языками туманны. До революции он несколько раз посещал Европу (Берлин, Стокгольм, Лондон, Вену, Краков). Однако вряд ли во время этих поездок у него была возможность и необходимость всерьез заниматься иностранными языками. За границу он выезжал по партийным делам и общался со своими товарищами по партии. Известную работу по национальному вопросу, в которой использовалась немецкоязычная литература, Сталин писал в 1913 г. в Вене с помощью консультантов, знавших немецкий язык. Находясь в 1913–1917 гг. в ссылке в Туруханском крае, Сталин явно пытался заниматься языками. Он просил прислать ему книги немецких авторов (хотя неясно, на каком языке). В феврале 1914 г. он писал в Париж в общество помощи русским ссыльным с просьбой прислать франко-русский словарь и какие-нибудь английские газеты. В мае 1914 г. в письме Сталина Зиновьеву содержалась фраза, позволяющая полагать, что Сталин изучал английский: «Очень прошу прислать какой-либо (общественный) английский журнал (старый, новый, все равно – для чтения, а то здесь нет ничего английского, и боюсь растерять без упражнения уже приобретенное по части английского языка)». В ноябре 1915 г. Сталин вновь писал товарищам: «Не пришлете ли чего-либо интересного на французском или английском языке» [278]. В 1930 г., находясь в отпуске на юге, Сталин просил жену прислать ему учебник английского языка [279]. Насколько серьезными были намерения Сталина заниматься языками? Как далеко он продвинулся? Ответа на эти вопросы у нас нет. Во время своих многочисленных встреч с зарубежными представителями он, насколько известно, никогда не пытался демонстрировать знание языков.

Для большей полноты понимания характера и вкусов Сталина нужно упомянуть о его склонности к грубым выражениям и шуткам. На застольях на сталинской даче распевали непристойные частушки [280]. Как упоминалось выше, по свидетельству дочери, Сталин «очень любил повторять кому угодно непристойный текст» так называемого письма запорожцев турецкому султану [281]. За несколько дней до начала войны, очевидно находясь в раздраженном и угнетенном состоянии, Сталин посоветовал наркому государственной безопасности В. Н. Меркулову послать его агента из штаба германской авиации к «еб-ной матери» [282]. Министр госбезопасности С. Д. Игнатьев жаловался, что Сталин ругал его «площадной бранью» [283]. Временами высшие советские руководители развлекались тем, что рисовали друг на друга шаржи и карикатуры, в том числе неприличные. На одном из таких рисунков, изображавшем наркома финансов Н. П. Брюханова подвешенным за гениталии, Сталин сделал надпись: «Членам П. Б. За все нынешние и будущие грехи подвесить Брюханова за яйца; если яйца выдержат, считать его оправданным по суду, если не выдержат, утопить его в реке» [284]. Очевидно, что Сталин считал это смешным и остроумным.

Грубость и непристойности были не просто игрой – они составляли суть натуры вождя. Можно предположить, что конечный результат его духовного образования, самообразования, политического опыта и характера представлял собой малопривлекательную, но чрезвычайно полезную для удержания власти смесь. Сталинское упрощение действительности, сведение ее к противостоянию классов, капитализма и социализма пережило самого Сталина и его систему. Где бы ни крылись истоки таких упрощений – в духовном ли образовании Сталина, в приверженности ли его ленинской версии марксизма, – очевидно, что классовая одномерность облегчала жизнь Сталина-диктатора. Мир, основанный на принципах классовой борьбы, позволял игнорировать реальность и презирать любые жертвы; объявлять тягчайшие преступления режима следствием исторических закономерностей, а чужие ошибки – преступлениями; приписывать преступные намерения или действия тем, кто их никогда не имел и не совершал. Упрощения служили отличным орудием социальных манипуляций в относительно малокультурной стране.

Созданная Сталиным умозрительная конструкция мира была на самом деле достаточно хрупкой и ненадежной. Слишком простая и неэффективная, она не выдерживала испытания практикой, порождала многочисленные противоречия и провалы. Однако благотворные для страны корректировки идеологической системы воспринимались Сталиным (нужно сказать, не без оснований) как угроза режиму. Поэтому ответом Сталина на требования жизни был жесткий идеологический и политический догматизм. Как неоднократно показано в этой книге, на ограниченные перемены Сталин соглашался лишь в условиях крайнего обострения кризиса. Отгораживаясь от действительности, Сталин уходил и старался увести за собой других в дебри идеологической схоластики. В личном архиве Сталина, который в значительной мере формировал он сам, почти отсутствует такой вид документов, как экспертные оценки. Зато огромная страна изучала труды Сталина о языкознании и политической экономии [285], громила «формалистов» и «космополитов». Опасаясь перемен и тлетворного влияния Запада, Сталин отвергал достижения современной науки, например генетики [286]. Он верил лишь в то, что мог «потрогать руками», что понимал и считал политически безопасным.

Сталинский догматизм и отторжение сложного в конечном счете являлись существенным препятствием для развития страны. Однако и на склоне жизни у Сталина не появилось намерений менять ту систему политического устройства, которая привела его к власти, – систему, начало которой положила его революция.