Владимир Высоцкий - Владимир Высоцкий: монологи со сцены

Можно. Но лучше и опыта иметь немножко. Вы наверное, понимаете под жизненным опытом ситуации, когда вас жизнь била молотком по голове. Короче говоря, страдание. Верно? Вообще-то, конечно, искусства настоящего без страдания нету. Не обязательно, чтобы человека притесняли, стреляли в него, мучали, забирали родственников… Нет, если человек в душе, даже без внешних воздействий, испытывал вот это вот чувство страдания: за людей, за близких, за ситуацию — это уже очень много значит. Это есть база, это создает жизненный опыт. А страдать и очень сильно могут даже молодые люди. Так что возможно писать, будучи молодым человеком, обладая повышенной чувствительностью, но не имея жизненного опыта в том смысле, в котором вы говорите. Я так думаю. Другие могут думать по-другому. Это не постулаты.

Что важнее: семья, счастье, карьера или долг?

Семья — это хорошо. Счастье — это лучше. Карьера тоже не мешает. Долг — безусловно!

Нам нового начальника назначили…

Ну я вас поздравляю. А если вы имеете в виду, что это название песни, — это не моя. Я про начальников не пишу.

У вас много песен для детей. Напишите, пожалуйста, песню про маленького принца.

Возможно, будет такая песня. У меня с детскими вещами просто трагедия. Я давно пишу детские стихи, у меня даже есть книжка детская. Примерно на 3-4 печатных листа. Очень большая книжка стихов детских. Целая поэма, состоящая из девяти частей. Я ее принес в редакцию. Один писатель — я не помню его фамилии — написал рецензию: «Горький говорил, что для детей надо писать лучше, чем для взрослых. Почему же Высоцкий…» Редактор был в восторге от моей книги, но после рецензии сник. Я его спросил, кто это такой. Он ответил: «Очень известный детский писатель!»

— А он меня знает?

— Конечно!

— А я его — нет!

На этом мы и разошлись.

После этого я много пытался писать для детей. Наконец вышла пластинка «Алиса в Стране Чудес». Вы знаете, мои детские песни — они не совсем детские. Но дети их очень хорошо понимают. Но и взрослые их понимают тоже. Я буду продолжать писать для детей. А издание этих вещей, к сожалению, не только от меня зависит. Там такая мафия…

В одном из своих выступлений вы говорили, что напишете 49 песен на спортивную тему. Как у вас идут дела в этом направлении?

В этом направлении дела продвигаются, но туго, если честно говорить. Появилась песня о штангистах, несколько зарисовок: футбольные, хоккейные… Но сорока девяти я еще не успел написать.

Нравятся пи вам песни на французском языке в вашем исполнении?

Нет, на русском нравятся больше. Я попробовал это сделать. Но чтобы это сделать хорошо, нужно много работать. Одна из этих песен — «Прерванный полет» — была переведена очень хорошим поэтом и прекрасным композитором, Максимом Ле Форестье. Он замечательный парень. Он сделал хороший перевод, на высоком уровне. Но все равно, как ни странно, песня теряет при переводе. Уходит острота проблемы и темы. На русском языке это песня трагическая, песня о том, что человека убили, дав ему только попробовать чуть-чуть начать. А по-французски получилось, что с ним что-то случилось, заболел да умер.

Ваше отношение к России, Руси, ее достоинствам и недостаткам .

Это не вопрос, это тема, над которой я вот уже двадцать лет работаю своими песнями. Поэтому если вы действительно хотите узнать мое отношение, постарайтесь как можно больше собрать моих песен. Я люблю все, что касается достоинства моей страны, и не принимаю все, ненавижу многое, что касается ее недостатков.

У вас получается много «р-р-р» и «х-х». Это стиль или дополнительный эффект?

Это не дополнительный эффект. Я пою, как умею. Тем более, что я не пою. Вы пишете: «Почему вы так странно поете?» — Если вы хотите послушать пение, вам нужно идти на эстрадный концерт либо в оперу. Я пишу стихи, которые исполняю под гитару. Мелодию придумываю легкую, чтобы облегчить ваше восприятие. А насчет «р-р» и «х-х» — это уж как могу.

Пробовали ли вы писать прозу?

Пробовал и пробую. Считаю, что выпускать ее в свет рано, тем более, что нельзя прийти с гитарой и ее спеть. У меня и с поэзией не очень-то получается в смысле напечатания и обнародования.

Как вы относитесь к творчеству Аллы Пугачевой?

Я вообще к ней отношусь с уважением. Мне кажется, что она работает очень много актерски. То есть она исполнительница песен очень любопытная. Мне не на что посетовать, за исключением одного. Я думаю, что ей надо быть более разборчивой в выборе текстов. А как исполнитель она у меня вызывает уважение. Она работает над песней.

Она, как и вы, разговаривает со зрителем. Поверяет самые сокровенные чувства…

Видите ли, в чем дело. Я вам сокровенных чувств не поверяю. Считаю, что это лишнее. Нужно делиться с людьми мыслями по поводу того, что их тоже интересует. А если я вам буду рассказывать свои сокровенные чувства, они вам могут быть совсем не интересны. Так можно докатиться до разговоров о том, кто с кем, кто как, кто когда.

Храните ли вы все, написанное вами?

Нет, не все храню. К сожалению.

В каком виде вы храните написанное ? Как это передать грядущим поколениям? Нужно публиковать…

Я тоже считаю, что хорошо было бы опубликовать. Не знаю, насколько нужно, но было бы хорошо. И для меня, и для людей, которые это любят тоже. Но сие от нас с вами не зависит, как вы понимаете. Я пытался кое-что опубликовать. Простые стихи, чистые стихи, никакие не песни. В «Авpope». Там был «Дорожный дневник». Кстати, одно из стихотворений из него в каком-то непонятном виде появилось в «Дне поэзии». Я такого стихотворения не писал. Страшно обрезанное, исковерканное, искореженное. Не осталось в нем того, ради чего я писал это стихотворение. Такое стихотворение мог бы написать любой человек. В несколько издательств я отдавал стихи, посвященные Шукшину, на смерть Шукшина Васи написанные.

Но мне их возвращают. Я не жалуюсь, я просто объясняю положение вещей. Иногда предлагают опубликовать в таком виде, в котором я не соглашаюсь публиковать. Я не помираю с голоду. Играю в театре, снимаюсь в кино и так далее. Поэтому это меня не очень сильно допекает. И я предпочитаю это оставить здесь. Если вы это любите, оно у вас в сердцах. В том виде, как я хочу, а не в том, как они предпочитают. Поэтому пока мои стихи не публиковались нигде. И храню я не все, мною написанное. Но вот недавно, совсем недавно, несколько дней тому назад, я вдруг познакомился с двумя людьми, которые собрали все! Вы можете себе представить — просто все! За исключением, пожалуй, сотни вещей, которых они не нашли. Подготовили два гигантских тома. Я был поражен. Там были вещи, единожды мною спетые где-то в какой-то компании, где мы выпивали. Я даже уже этого не помню. Есть там такие вещи, которых я больше не исполнял, кроме вот этого единственного раза, который они откопали. Они были на студиях. Нашли все, что не вошло в картины. Это просто поразительно. К счастью для меня, нашлись люди, которые настолько к этому относятся с уважением, что проделали такую гигантскую работу. Так что, я думаю, это не пропало совсем.