Джеффри Робертс - Иосиф Сталин. От Второй мировой до «холодной войны», 1939–1953

Все эти теории представляют собой настолько очевидные попытки дискредитировать Сталина и действия Советского Союза в годы войны, что они вообще не заслуживали бы внимания, если бы не тот факт, что на них покупаются иногда даже серьезные ученые. Войтек Мастны, например, в своей классической работе «Путь России к “холодной войне”» пространно рассуждает о том, что в 1942–1943 гг. Сталин обдумывал, как можно наиболее эффективно использовать свои победы под Сталинградом и Курском, чтобы заключить выгодное соглашение с Гитлером8. В своих работах 1970-х гг. Мастны воспроизводит слухи военных лет о том, что летом 1943 г. СССР и Германия вели переговоры о заключении мира на территории нейтральной Швеции. На самом деле, Москва так сильно желала опровергнуть эти слухи, что советское новостное агентство, ТАСС, сделало целых два заявления с опровержением информации о том, что Советский Союз ведет закрытые мирные переговоры с Германией9. На Московской конференции министров иностранных дел в октябре 1943 г. было принято решение сразу делиться информацией о любых предложениях мирных переговоров от гитлеровского блока. Со своей стороны, Советы были непреклонны в убеждении, что единственным основанием для переговоров с любой державой «Оси» должна быть его безусловная капитуляция. На приеме в честь окончания конференции 30 октября 1943 г. Сталин сказал Авереллу Гарриману, новому послу Америки в Москве, что, по его мнению, британцы и американцы считали, что «Советы собирались заключить сепаратный мир с Германией, но он [Сталин] надеется, что теперь они убедились, что этого не будет»10. В соответствии с заключенным на конференции соглашением, 12 ноября Молотов направил Гарриману меморандум, в котором говорилось, что в советское посольство в Стокгольме обратился человек, назвавшийся представителем группы немецких промышленников, предположительно тесно сотрудничающей с министром иностранных дел Германии, Риббентропом, который выступал за сепаратный мир с Советским Союзом. По словам Молотова, сотрудники советского посольства отвергли его предложение и отказались идти на дальнейший контакт11. Эти слухи о советско-германских мирных переговорах, прошедших в Швеции летом 1943 г., начали вновь обсуждаться в первые годы «холодной войны»12, однако они не подкреплялись убедительными доказательствами, и за прошедшие десятилетия таких доказательств также обнаружено не было. На самом деле, очень маловероятно, чтобы Сталин хотя бы задумывался о таких действиях, когда на горизонте уже видна была победа. Ненамного вероятнее и то, что Сталин рискнул бы прочностью альянса с Великобританией и США ради сепаратного мира с Гитлером, который в прошлом уже доказал свое вероломство. Мог ли советский режим – даже если во главе его стоял Сталин – выдержать внутренние противоречия, которые спровоцировало бы заключение мирного договора с Гитлером?

На самом деле, перемирие с Германией было последнее, о чем мог думать Сталин после Сталинградской и Курской битв. Сталин с окрепшей уверенностью ждал победы, поэтому в отношениях с союзниками его приоритеты начали смещаться с вопросов войны к проблемам послевоенного мира. Сталин начал размышлять о целях Советского Союза в войне и о том, каким будет мир после войны, уже осенью 1941 г.; во время встреч с министром иностранных дел Великобритании Энтони Иденом в этом же году он выступил с предложением обширной программы по урегулированию европейских границ и о поддержании безопасности после войны. Одним из главных его требований было восстановление границ СССР в том виде, который они имели на июнь 1941 г., и об установлении советской сферы влияния в Европе, подразумевавшей создание военных баз в Финляндии и Румынии. В январе 1942 г. Сталин отдал приказ о создании Комиссии по изданию дипломатических документов – внутреннего комитета наркомата иностранных дел под председательством Молотова. Задачей комитета было изучить весь спектр послевоенных вопросов, касающихся границ, послевоенного экономического и политического строя, поддержания мира и безопасности в Европе. Комиссия провела несколько совещаний и издала ряд материалов и отчетов, однако не достигла значительных результатов13: возможно, потому, что активный интерес Сталина к проблемам послевоенного пространства ослабел с ухудшением ситуации в 1942 г. Однако после Сталинградской битвы, когда победа снова стала реальной возможностью, глава Советского Союза вновь начал интересоваться решением ряда послевоенных проблем. В отличие от 1941–1942 гг., Черчилль и Рузвельт на этот раз также были заинтересованы в достижении конкретных соглашений по послевоенному миру. Сталинградская битва стала сигналом того, что немцы неизбежно потерпят поражение на Восточном фронте и что Советский Союз после войны станет самой мощной державой в континентальной части Европы. Баланс сил сместился к Москве, а Лондон и Вашингтон сделались младшими партнерами по альянсу. Положение Советского Союза еще более упрочила прокатившаяся по странам союзников волна восхищения героизмом, проявленным Красной Армией в Сталинградской битве14. Со своей стороны, Сталин охотно занимался изучением возможности мирного альянса с Великобританией и США. Чем больше Сталин, Черчилль и Рузвельт говорили о мире, тем более вероятным казалось то, что они будут сотрудничать в случае войны. Сталин решил, что гораздо лучше держаться вместе с британцами и американцами после войны, чем ждать, пока они объединятся против него – и не исключено, что к ним в этом случае присоединится возродившаяся после поражения Германия. В рамках послевоенного альянса Советский Союз мог достичь своих целей по безопасности, увеличить свой престиж и получить время, необходимое для того, чтобы залечить раны, нанесенные войной.

Но как такая дипломатическая перспектива соотносилась с коммунистическими политическими и идеологическими взглядами Сталина? Ответом на этот вопрос стало, как это ни удивительно, принятое в мае 1943 г. решение о роспуске Коммунистического интернационала.

Решение о роспуске Коммунистического интернационала (Коминтерна) было принято Сталиным не в одночасье. В апреле 1941 г., после посещения балета в Большом театре, Сталин сказал Димитрову, что, по его мнению, разные коммунистические партии должны стать независимыми от Коминтерна и сконцентрироваться на решении внутригосударственных целей, а не на целях международной революции. Коминтерн, сказал Сталин, был создан в предвкушении международной революции, но в сегодняшних условиях стал помехой для развития национальных коммунистических партий15.

Все, что говорил Сталин – даже если сказано это было экспромтом и в неофициальной обстановке, – обычно воспринималось как руководство к действию, поэтому Димитров и его товарищи из исполнительного комитета Коминтерна начали обсуждать, как реформировать организацию таким образом, чтобы она могла более эффективно поддерживать входящие в нее партии. Впрочем, Сталин больше не упоминал об этом, и если у него и были какие-то конкретные планы, им помешало начало войны в июне 1941 г. К этой идее Сталин вернулся два года спустя и сообщил Димитрову через Молотова, что Коминтерн необходимо ликвидировать16. Исполнительный комитет Коминтерна, как и было положено, вынес на обсуждение вопрос о собственной ликвидации и провел совещания с рядом зарубежных коммунистических партий. На предложение о роспуске организации некоторые отреагировали с сожалением, но явного несогласия никто не выразил; напротив, общей идеей во время обсуждения было то, что роспуск Коминтерна станет для коммунистического движения конструктивным шагом вперед17. 22 мая 1943 г. резолюция о роспуске Коминтерна была опубликована в газете «Правда». В резолюции подчеркивались глубокие различия в историческом развитии разных стран, что обусловливало необходимость использования национальными коммунистическими партиями различных стратегий и тактик. Война лишь обнажила эти различия; к тому же, Коминтерн в последнее время все чаще давал национальным партиям разрешение самим определять свою политику18. К 8 июня резолюция была одобрена 31 национальной секцией, и еще через два дня организация официально прекратила свое существование19.