Елена Якович - Дочь философа Шпета в фильме Елены Якович. Полная версия воспоминаний Марины Густавовны Шторх

Отсутствие правды и справедливости… Вот что, я бы сказала, самое главное в моей жизни. Я понимаю, что многочисленные смерти близких, которые меня преследовали, – это случайность. Может быть, может не быть. А вот то, что произошло с отцом, – это уже в руках человеческих. Поэтому в какой-то мере страшнее. Это не судьба, а воля людей.

Папа проходил по делу «Союза спасения России», сфабрикованному НКВД весной 1937-го в Западной Сибири. Это было очень громкое дело, которое изначально называлось «Аристократия», но потом в органах решили соединить «ссыльных князей, дворян и офицерство» со «шпионско-диверсионной повстанческой периферией, правых и троцкистов», добавить туда же «кулацкую ссылку», эсеров, японскую агентуру, нелегальные переходы границы, руководство из Харбинского отделения РОВСа – все это оформить как грандиозную «повстанческую организацию», как страшный заговор против Советской власти. Всех мели под общую гребенку. По делу были арестованы 382 человека, в «разработке» находились 1387.

22 июня 1937 года Ежов писал Сталину:

Совершенно секретно

Товарищу Сталину

Направляю докладную записку начальника УНКВД Западно-Сибирского края т. Миронова. Считаю необходимым разрешить образование в ЗСК тройки по внесудебному рассмотрению дел по ликвидированным антисоветским повстанческим организациям.

УГБ НКВД на территории Западно-Сибирского края вскрыты кадетско-монархическая и эсеровская организации, которые по заданиям японской разведки и «Русского общевоинского союза» готовили вооруженный переворот и захват власти.

Кадетско-монархическая организация, именовавшая себя «Союз спасения России», была создана бывшими князьями – Волконским и Долгоруковым, бывшими белыми генералами Михайловым, Эскиным, Шереметьевым и Ефановым, по заданиям активных деятелей РОВСа за рубежом – Оболенского, Голицына и Авралова.

Контрреволюционная организация создала крупные филиалы в городах: Новосибирске, Томске, Бийске и Нарыме, куда вошли белое офицерство и кадетско-монархические элементы из числа бывших людей и реакционной части профессуры и научных работников…

Вот в это «число бывших людей и реакционную профессуру» и попали сосланные в Томск мой отец, Михаил Петровский, супруги Пригоровские, весь наш маленький томский круг. Папу арестовали последним – 27 октября. Через три дня, 1 ноября, его уже допрашивали в НКВД: нелепейшие вопросы и не менее дикие ответы. Подпись его неразборчива. Надеюсь, что поддельная и показания не выбивали…

25 октября 1937 года был расстрелян проходивший с ними по одному делу поэт Николай Клюев.

В феврале 1934 года Клюев был арестован за стихи, обвинен в «составлении и распространении контрреволюционных литературных произведений» – таковыми, по-видимому, считались его поэма «Погорельщина» и цикл «Разруха», подшитые к делу, – и выслан в Нарымский край, в Колпашево. За него, как и за папу, просили певица Надежда Обухова, поэт Сергей Клычков, Максим Горький. Так осенью тридцать четвертого Клюев оказался в Томске. Там автор «Погорельщины» жил в переулке с символическим названием – переулок Красного Пожарника. Не знаю, были ли они знакомы с папой, из людей, близких Клюеву, папа знал только Есенина, но в Томске они жили недалеко друг от друга – по разным берегам реки Ушайки; там, у моста, до самого своего ареста голодающий Клюев просил милостыню.

31 октября 1937 года «тройка» НКВД вынесла постановление о расстреле Михаила Петровского.

10 ноября Петровского расстреляли.

1 ноября папу последний раз допросили, 9 ноября, сразу по окончании празднования 20-летия Октябрьской революции, «тройкой» НКВД он был приговорен к расстрелу.

16 ноября папу расстреляли.

Всех их расстреляли у оврага Каштак на окраине Томска. Каждый день на рассвете открывались ворота томской тюрьмы, находящейся недалеко от Каштака, и очередную порцию заключенных везли на телегах, ставили на колени на краю оврага и стреляли в затылок. Трупы падали в овраг. Там папина могила.

На Донском кладбище в Москве мы поставили ему памятный крест – там, где похоронена его мама Марцелина Иосифовна Шпет и моя старшая сестра Нора.

Я ездила в Томск в восемьдесят девятом году, когда открывали папину мемориальную доску на доме в Колпашевском переулке, где приютили нас Виленчики. Было траурное богослужение в томской лютеранской общине. На Каштаке стоит теперь высокий-высокий крест в память о десятках тысяч расстрелянных здесь людей. Точную цифру не знает никто. Говорят о сорока тысячах. Тюрьма тоже сохранилась.

Мой папа был известный философ «серебряного века» Густав Густавович Шпет.

В жизни отца была одна очень серьезная вещь – он незаконнорожденный. И был воспитан целиком своей матерью, Марцелиной Иосифовной Шпет, «гордой полячкой».

Папа был киевлянин, он родился в Киеве в 1879 году.

Шпеты были польские дворяне. Но такие – совершенно обедневшие: отец Марцелины Иосифовны, то есть мой прадедушка, служил в чужом имении управляющим.

Родовой герб Шпетов.

И вот из этого имения бабушка и убежала, когда забеременела. Буквально на улицу. Она поступила ученицей в швейную мастерскую. И так она всю жизнь отца растила – при помощи иголки и наперстка. Ее наперсток до последних папиных дней стоял на его письменном столе. Густав Шпет с мамой Марцелиной. Киев, 1890-е гг.

Когда папа выпускался из гимназии, выяснилось, что его как незаконнорожденного не примут в университет. И старший брат бабушки, Иван Густав Болеслав Шпет, усыновил папу официально. В юности папа мечтал стать математиком и поступил на физико-математический факультет Киевского университета Св. Владимира.