Джеймс Донован - Незнакомцы на мосту

Хэйханен стал рассказывать о тайниках, которыми пользовались он и Аско, а затем, что прозвучало довольно странно, сообщил, будто Марк приказал ему проверить благонадежность Аско.

Прошло всего пять минут с начала заседания, но я уже был преисполнен решимости не дать обвинению направлять, как вчера, показания свидетеля. Я медленно поднялся.

Донован. Ваша честь, прошу вычеркнуть этот вопрос из Протокола, если только не будут даны разъяснения, где и когда состоялся этот разговор.

Томпкинс (явно раздраженный). Если бы я разбирал свое собственное дело, ваша честь, я дал бы нужные показания. Полагаю, что имею право вести дело по-своему, а не так, как этого хочет мистер Донован.

Донован. Ваша честь, я проявил большое терпение, подчиняясь вашей вчерашней просьбе. Он не только разбирает свое собственное дело, но и является сам себе свидетелем.

Томпкинс (резко). Это смешно.

Донован. Я не возражаю против формы вопросов, я возражаю только против наводящих вопросов — и делаю это очень осторожно. С другой стороны, что касается неясных показаний, в данном случае относительно того, был ли этот разговор. Мы не знаем, когда он состоялся и где он происходил. Я просто хочу, чтобы в протоколе было бы об этом записано.

Судья Байерс. Ваше возражение записано. Полагаю, что его разговор с Марком можно принять за доказательство.

Повторяющиеся возражения защиты стали частью второго дня процесса. Мы, естественно, рисковали настроить присяжных против себя, но были убеждены, что этот риск необходим, чтобы протоколы суда не оказались заполненными не относящимися к делу неподтвержденными фактами и предвзятыми свидетельскими показаниями.

Абель полностью поддержал нашу тактику. Я слышал его высказывания на этот счет накануне вечером, после того как был объявлен перерыв и мне напомнили о том, что он сказал судье Абруццо в августе, когда впервые обратился с просьбой о защитнике. Он сказал, что хотел бы иметь адвоката, который дрался бы за него, а не стремился превратить суд в публичный спектакль. Полковник проявил удивительную осведомленность относительно последних американских процессов, особенно процессов над американскими коммунистами. Некоторые из них он назвал «интермедиями» и высказал ряд критических замечаний в адрес адвокатов.

Стоило мне только встать, чтобы от имени Абеля заявить протест, как сразу же почти у всех присутствующих возникало по отношению ко мне чувство враждебности. Они полагали, что я стремлюсь помешать «правительству» установить правду о русском шпионаже. Как цепная реакция, эта ненависть давала себя знать при малейшем моем движении. Пока я сидел спокойно, все было в порядке. Но как только я поднимался, она сразу же вырывалась наружу.

Много времени спустя после суда у меня была возможность спокойно посидеть и поговорить с одним из работников ФБР, который принимал участие в этом деле и присутствовал в качестве наблюдателя на всех заседаниях суда.

«Сидя тогда в зале, — сказал он, — мы видели в вас своего врага. Сначала мы ненавидели вас, представляя себе, каково было бы стоять на кафедре против вас. Но потом нам даже понравилось, как вы сражались за своего подзащитного. Некоторые из нас даже почувствовали к вам некоторую симпатию».

Томпкинс снова принялся задавать вопросы о первой встрече Хэйханена с Абелем. Свидетель рассказал, как они встретились в курительной комнате кинотеатра на Флашинге.

Вопрос. Говорил ли вам Марк во время этой первой встречи о том, где он живет?

Ответ. Нет.

Вопрос. Рассказывал ли он вам о том, где он… Работал он или нет?

Ответ. Не в первую встречу. Потом, позднее, во время других встреч, он говорил, что у него есть небольшое ателье где-то в Бруклине.

Донован. Возражаю.

Судья Байерс. Говорил ли он вам, что это за ателье?

Хэйханен. Он сказал, что это маленькое ателье, но подробно не рассказывал. Потом он как-то сообщил мне, что у него в Бруклине есть кладовая, где он хранит свое оборудование, рассказал, какое именно оборудование у него было и кое-что еще.

Донован. Можно ли отсюда сделать вывод, что все это было рассказано в эту встречу? В эту первую встречу?

Судья Байерс. Нет. Он же сказал, что это было в одну из других встреч, мистер Донован.

Донован. Он ни разу не упомянул о времени или месте этих встреч.

Судья Байерс. Вы знаете, что такое перекрестный допрос, не правда ли? Вы ведь опытный юрист.

Донован. Ваша честь, я знаю также, когда следует отклонять показания, которые суд не должен принимать.

Судья Байерс. Хорошо. Ваше возражение учтено и отклоняется.

Сегодня по сравнению со вчерашним днем наметилась новая тактика ведения процесса. Если накануне обвинение стремилось доказать, что Хэйханен был советским агентом, и вытягивало из него сведения о его повседневной работе, то теперь оно звено за звеном пыталось выковать цепь, связывавшую Хэйханена и Абеля. Обвинение намеревалось продемонстрировать власть Абеля над свидетелем.

«Это было в мае 1955 года, — сказал Хэйханен, — Марк сообщил мне о своей кладовой на Фултон-стрит».

Вопрос. Были ли вы когда-нибудь в этой кладовой?

Ответ. Да. Однажды я был там… Как-то вечером Марк сказал, что хочет передать мне кое-какое фотооборудование и что нам нужно пройти и взять его из кладовой. Мы пришли в дом № 252 на Фултон-стрит, где на четвертом или пятом этаже находилась его кладовая, Марк вынес кое-что из принадлежностей, и я отвез их в Ньюарк, штат Нью-Джерси.

Присяжные, пожалуй, еще не осознали полностью того, что они только что услышали. Если бы Абель не совершил этой непростительной ошибки, позволив своему подчиненному Хэйханену узнать, где находится его студия, то все могло бы обернуться иначе. Именно эта ошибка привела к аресту Абеля и затем к судебному процессу, в ходе которого на карту была поставлена его жизнь.

Томпкинс продолжал:

— А кроме фотографических принадлежностей, которые, как вы сказали, вы взяли, получили ли вы еще что-нибудь от Марка на Фултон-стрит, 252?

Ответ. Да, я взял также радиоприемник.

Вопрос. Что это был за радиоприемник?

Ответ. Коротковолновый радиоприемник.

Как сказал Хэйханен, они с Абелем отправились на машине в графство Уэст-Честер и там испытали этот радиоприемник возле водохранилища Кротон. Абель объяснил, что ему нужно было найти место, где он мог бы без помех принимать радиопередачи. Однако радиоприемник оказался неисправным («может быть, перегорел предохранитель или еще что-нибудь случилось»), поэтому Абель отдал его Хэйханену, сказав, что у него есть еще один в Бруклине.

Уточняя время этого события, Хэйханен сказал, что оно произошло во второй половине мая или в начале июня 1955 года, «до отъезда Марка в Москву». В течение дня он неоднократно датировал разговоры, встречи, сообщения, как случившиеся либо до, либо после «отъезда Марка в Москву». Ровно столько же раз я заявлял протест. В протоколах нет ничего, настаивал я, что говорило бы о том, что Абель когда-либо ездил в Москву.