Юрий Сушко - Любимая женщина Альберта Эйнштейна

Физики предложили после окончательных испытаний бомбы провести публичную демонстрацию нового оружия в присутствии представителей союзных и нейтральных государств, которые потом опубликуют от своего имени или от имени правительства краткое коммюнике с изложением сути открытия. И если к тому времени война еще не будет закончена, тогда правительство США обратится к руководству Германии и Японии с требованием капитуляции. В случае отказа немцы и японцы будут оповещены о предстоящей бомбардировке с указанием ее места и времени. Противнику нужно предоставить время для эвакуации людей и скота.

Шесть лет назад мы просили вас повлиять на президента с целью ускорить работы по созданию бомбы, – продолжил Сцилард. – А теперь я хочу, чтобы вы подписали наш меморандум Трумэну с просьбой воздержаться от поспешных агрессивных действий. Вы согласны, мэтр? – он протянул лист бумаги и авторучку.

Эйнштейн быстро пробежал текст и, не раздумывая, поставил свою подпись.

Перед отъездом Сцилард спросил у учителя, может ли он повидать госпожу Коненкову. Когда Марго вошла в кабинет Эйнштейна, Лео вскочил, подбежал к ней и осыпал ее руки поцелуями: «Спасибо вам за брата». Потом быстро распрощался и укатил.

– Что это с ним? – спросил заинтригованный Эйнштейн.

– Да так, ерунда, – беспечно отмахнулась Маргарита. – Брат Лео Карл там, у нас в России, сидел в тюрьме... Ну, я ему немножко помогла. Его перевели в закрытое конструкторское бюро.

– У тебя такие богатые возможности, Марго?

– Не у меня, Аль, а у моих друзей.

– Лео – хороший парень, – задумчиво проговорил Эйнштейн. – Еще в Берлине он был моим студентом, и весьма прилежным. Не то, что я. А какая у него была блестящая докторская диссертация!.. Хотя, вообще-то, он прирожденный изобретатель. Мы с ним придумывали всякие разные модели домашних бытовых холодильников, рефрижераторов. Но, к сожалению, он невезучий, бедолага...

– А мы с вами везучие, Альбертль, как ты считаешь?

– Конечно!

...Еще при первой встрече где-то в конце 30-х годов Лео Сцилард, узнав, что Маргарита родом из Советской России, посетовал, что уже давным-давно не имел никаких известий от своего брата Карла, который работал в Москве в каком-то конструкторском бюро. Только недавно узнал, что он якобы арестован, сидит в тюрьме.

Разговор на том и закончился. Но суть его Марго передала своему «куратору» – Елизавете Юльевне. Та дальше – по цепочке – в Москву. Из Центра вскоре поступила информация: физик Карл Сцилард из тюрьмы переведен в ЦКБ-29 авиаконструктора Андрея Туполева – так называемую «туполевскую шарагу», заведение, в общем-то, тюремного типа, но с «правилами внутреннего распорядка» немного попроще. Это был «белый архипелаг»: «островок некоторой свободы и относительного достатка». Хотя и там, конечно, каждый пункт начинался со слов «запрещается», «не допускается», «возбраняется» и т.п. Его создатели понимали: для сверхважных разработок творческому человеку необходимо вдохновение, а оно невозможно, если над тобой и твоими близкими занесен меч.

Карл Сцилард оказался крайне «полезным» «врагом народа». Вот на этот-то крючочек Лео и можно было бы легко ловить. А он особо и не сопротивлялся...

Лео Сцилард так и не узнал, что президент Трумэн не удосужился прочитать это послание. Конверт остался нераспечатанным на его рабочем столе.

– Знаешь, Марго, в отрочестве я был изрядным шалопаем. – Эйнштейн лежал рядом с Воронцовой, и его пальцы неспешно перебегали с обнаженной груди на ее теплый, упругий животик никогда не рожавшей женщины, потом его руки возвращались к нежным плечам, а губы ласкали хрупкую ключичку. – Я иногда ненавидел мать за то, что она заставляла меня учиться игре на скрипке. Я вообще терпеть не мог делать все, что нужно было делать по принуждению, ты понимаешь?

– Конечно, любимый.

– Знаешь, я никому никогда не рассказывал. Говорю только тебе. Однажды я набросился на учительницу музыки со стулом в руках. Она в ужасе выбежала из нашего дома и никогда больше к нам не возвращалась. Маме пришлось подыскивать другого преподавателя...

– А кто были твои родители?

– Мама была дочерью богатого штутгартского торговца кукурузой. Отец называл себя коммерсантом. Но, я думаю, с коммерцией у него не очень-то получалось. Сперва отец был совладельцем маленькой мастерской по производству перьевой набивки для матрасов и перин. Потом в Мюнхене он с братом Якобом основал небольшую фирму по торговле электрическим оборудованием. Кстати, именно они занимались поставкой электрического освещения для знаменитого фестиваля Октоберфест, знаешь о таком?

– Нет, милый.

– Ну да, конечно. Но вскоре они прогорели. И тогда отец с мамой уехали в Павию, это городок под Миланом, попытались там наладить дело... Только и там у них ничего не ладилось...

После прогулки по фруктовому саду они долго сидели в беседке, болтая о пустяках. Эйнштейн почему-то вдруг вспомнил о письме одной девочки, которая жаловалась ему, что ей с трудом дается математика и приходится заниматься намного больше других, чтобы не отстать от одноклассников. Она просила совета.

– И что же ты посоветовал бедной девочке? – спросила Маргарита.

– А что я мог ей посоветовать? – засмеялся Эйнштейн. – Я ей посоветовал не огорчаться трудностям с математикой. И заверил, что мои трудности еще больше, чем ее.

– Умница, – улыбнулась Маргарита, поцеловала в щеку и попыталась пригладить взлохмаченные волосы Альберта.

Вечером, после ужина, Эйнштейн играл на скрипке. Единственным слушателем была его Единственная. Потом, сидя рядышком на их любимом полукруглом диване, они говорили о музыке, о композиторах. Перебирая великие имена, Эйнштейн делился своими сомнениями:

– Затрудняюсь, кто значит для меня больше – Бах или Моцарт. В музыке я не ищу логики. Интуитивно воспринимаю ее, не зная никаких теорий. Мне не нравится музыкальное произведение, если я не могу интуитивно ухватить его внутреннюю целостность и единство... архитектуру.

– Мне кажется, ты должен любить Вагнера, Альбертль...

– Честно говоря, я восхищаюсь его изобретательностью. Но отсутствие четкого архитектурного рисунка рассматриваю как декадентство. Для меня его личность как музыканта неописуемо противна, так что большей частью слушаю его с отвращением.

– Альбертль... Так нельзя.

– Только так и можно... Да, ты слышала анекдот обо мне, который рассказывают все, кому не лень?

– Нет.

– Так вот, я умер, предстал перед Богом. Бог мне говорит: «Ты великий ученый, я хочу наградить тебя. Чего ты хочешь?» А я его прошу: «Покажи мне, Господи, формулу Вселенной!» Он подает мне скрижаль с длинной формулой. Я смотрю и вдруг вижу: «Господи! Но тут же ошибка!» – «Да знаю, знаю...», – сокрушенно вздыхает Бог.