Джонатан Стейнберг - Бисмарк: Биография

...

«Бисмарк намекнул, что война должна «округлить» территорию Пруссии. Кронпринц тогда спросил: означает ли это аннексию земель? Ему об этом ничего не известно. Король сказал рассерженно, что вопрос о войне пока не стоит, тем более о свержении германских князей. Он желает мира… Позиция Бисмарка была самой ясной и четкой. Я пришел к убеждению, что он подстроил все так, чтобы склонить короля к войне… Совещание длилось три часа, и когда мы вышли, кронпринц сказал: “Мы узнали не больше того, что нам было известно и прежде. Король – против, Бисмарк – за”»223.

30 мая Бисмарк написал своему послу в Париже Роберту фон дер Гольцу:

...

«Я вижу, что волны возмущения и оппозиционных настроений бушуют только на поверхности. Их возбуждают высшие круги буржуазии, которые пытаются будоражить и народные массы несбыточными обещаниями. В решающие моменты массы поддерживают монархию, вне зависимости от того, какая у нее окраска – либеральная или консервативная»224.

Прусское правительство приняло приглашение на конференцию Наполеона в Париже: Бисмарк просто не хотел раздражать императора. Штош сообщал жене, что Бисмарк «скоро отправится на конференцию в Париж»: «Здесь этому радуются, поскольку если его нет на месте, то он не может и влиять на короля, и его оппоненты, которых становится все больше, получают преимущество»225. Менсдорф же сделал свою первую из двух самых серьезных ошибок. В отличие от Бисмарка Менсдорф отказался ехать на конференцию в Париж, исходя из того, что на ней будет обсуждаться и статус Венеции, а владения Австрии в Италии были неприкасаемы. Таким образом, конференция утеряла свое значение.

2 июня 1866 года Вильгельм I принял сакраментальное решение: назначил начальника генерального штаба Хельмута фон Мольтке командующим прусской армией, наделив его правом издавать приказы от имени короля. Впервые была нарушена традиция, положенная Фридрихом Великим: командовать армией надлежало королю. Более того, на Мольтке возлагалось руководство всеми боевыми действиями в дни войны и военным строительством в мирное время226. Годы доскональных и всесторонних военных разработок должны были теперь принести свои плоды. Генеральный штаб перешел на круглосуточный режим службы, и каждый командующий получил приказ вести журнал боевых действий с первого дня мобилизации227. К 5–6 июня было полностью завершено развертывание прусских вооруженных сил у границы – около 330 тысяч человек228. Недоставало одного – благоразумного повода для войны.

И в этот момент граф Менсдорф сделал свою вторую грубейшую ошибку. Австрийцы попросили вмешаться в конфликт федеральную ассамблею и уполномочили ее принимать решения. Она же и поручила генерал-губернатору Гольштейна созвать собрание сословий в нарушение конвенции Бад-Гаштейна. Бисмарк незамедлительно заявил в официальной прессе:

...

«Представлениями, сделанными союзу, и созывом собрания сословий Гольштейна Австрия подвергла сомнению и поставила под угрозу суверенные права короля Пруссии как сорегента Шлезвиг-Гольштейна… Наше правительство даст достойный ответ на нарушение договора и отстоит свои права»229.

Пруссия и Австрия вплотную приблизились к войне. 9 июня Бисмарк написал герцогу Саксен-Кобург-Готскому: только «насилие» разрешит германскую проблему230. 10 июня он предложил германским государствам проект новой федеральной конституции, исключающей из союза Австрию и предусматривающей избрание нижней палаты всеобщим голосованием. Военное руководство новым государством должны совместно осуществлять Бавария и Пруссия231. 11 июня Бисмарк поручил Генриху фон Трейчке подготовить проект манифеста, с которым король обратится к нации накануне войны232. Генрих фон Трейчке (1834–1896) к тому времени приобрел огромную популярность среди германской профессуры. На его лекциях по германской истории публика переполняла залы. Он выступал перед скоплениями народа в общественных местах, сочинял пьесы, стихи, выступал в роли литературного критика. Родная сестра сравнивала его с Мартином Лютером. В 1863 году Трейчке опубликовал памфлет «Федеративное государство и унитарное государство», написанный в духе идеологии Бисмарка. Все малые государства – это фиктивные образования, а те, кто называет их «органическими», занимаются пустозвонством: «Мы все хорошо знаем, что слово «органический» появляется в политике обычно тогда, когда нечего больше сказать… Любая федеральная реформа в Германии будет пустой фразой до тех пор, пока сохраняется противоестественная связь Германии с Австрией»233. Трейчке принадлежал к небольшой группе германских либералов, обращенных в свою веру Бисмарком. Трейчке заявлял:

...

«Это ужасно, когда министра иностранных дел, самого выдающегося за последние десятилетия, больше всего и ненавидят в Германии. Еще печальнее то, что многообещающая идея реформирования конфедерации, предложенная правительством, воспринимается с таким пренебрежительным равнодушием»234.

Тем не менее когда Трейчке встретился с Бисмарком, его постигло разочарование. Историограф с горечью отметил: «О роли нравственных принципов в мире у него нет и малейшего понятия »235.

Средние германские государства, как их тогда называли, вовсе не желали расставаться со своей независимостью. Французский путешественник, побывавший в Дрездене в середине шестидесятых годов, когда там еще находилась королевская резиденция правящей династии, с изумлением фиксировал детали местечковой монархии:

...

«Я насчитал по крайней мере двадцать признаков, указывавших на близость королевского дворца… Мимо шли офицеры, придерживая рукой сабли… Взад-вперед сновали толпы слуг в ливреях с эмблемами королевской короны, изображения которой сияли так, что могли повредить сетчатку ваших глаз»236.

Три династии – Ганновера, Саксонии и Вюртемберга – имели родословные не менее впечатляющие, чем генеалогическое древо Гогенцоллернов, и кичились ими. Но Бисмарк, совершив один из своих немногих реальных просчетов, переоценил могущество этих монархий и лояльность их подданных. Если бы он знал, с какой легкостью князья откажутся от суверенности (заупрямился лишь Ганновер), то никогда не ввел бы всеобщее избирательное право. Бисмарк сделал ставку на волеизъявление народа не потому, что затевал некую «белую революцию» или поддался бонапартистским настроениям, как полагают некоторые историки, а ради сохранения абсолютной власти прусского короля. К концу восьмидесятых годов он уже был готов к тому, чтобы отменить всеобщее избирательное право, увидев, что народ идет к католикам и социал-демократам, а не превращается в покорных и подобострастных крестьян. Бисмарк пал жертвой закономерности, выведенной Бёрком: «Очень благовидные планы с очень приятными начальными впечатлениями имеют зачастую постыдные и прискорбные завершения».