Джонатан Стейнберг - Бисмарк: Биография

...

«Он чувствовал себя так, словно играл в карты, сделав ставку в миллион долларов, которых на самом деле не имел. Теперь же, выиграв весь банк, он вдруг приуныл и поник. Проезжая верхом на коне по полю, усеянному убитыми и ранеными, он грустно думал о том, какие чувства ему пришлось бы испытать самому, если бы среди этих тел лежал и его старший сын»258.

Штош, теперь уже генерал259, первый генерал-квартирмейстер Второй армии, отметил в дневнике факт прибытия фельдмаршала-лейтенанта фон Габленца, запросившего условия перемирия. Бисмарк в ответ потребовал исключения Австрии из Германии и объединения на первом этапе преимущественно протестантских северогерманских государств. Кроме короля Саксонии, не должен быть низложен ни один сюзерен. Но Гессену и Ганноверу предназначается лишь роль связующих земель между восточными и западными провинциями Пруссии. Кронпринц пригласил Бисмарка отобедать с офицерами штаба Второй армии. Штош записал в дневнике:

...

«Впервые мне довелось увидеть Бисмарка лично и в общении с другими людьми, и я с радостью признаю, что он произвел на меня ошеломляющее впечатление. Ясность и грандиозность его взглядов доставили мне огромное наслаждение; он говорил обо всем уверенно и самобытно, и в каждой его мысли обнаруживались глубокие знания»260.

По случайному совпадению прусские избиратели голосовали в тот же день, когда происходила битва при Кёниггреце-Садовой, и официальная «Провинциелль корреспонденц» с ликованием сообщала: «С господством прогрессистской партии покончено. Она уступила значительное число мест более умеренным, частично консервативным и частично либеральным депутатам-патриотам». Численность фракции прогрессистов уменьшилась с 143 до 83 членов, либералов-центристов – с 110 до 65, а отряд консерваторов вырос с 38 до 123 человек261. Рудольф Бамбергер писал брату Людвигу: «Интересно, как много значит успех. Десять дней назад у Пруссии, кроме немногих мыслящих людей, друзей практически не было. Сегодня картина совершенно иная»262. Бисмарк одержал победу на обоих фронтах – дома и за рубежом, как он и предсказывал Дизраэли. Внешнеполитический успех задушил внутреннюю оппозицию. За двадцать четыре часа Бисмарк стал «Бисмарком – государственным деятелем-гением».

Свой исторический титул «государственного деятеля-гения» он подтвердил и дальнейшими действиями, заключив мир с Австрией без аннексий и победного парада в Вене. Это был не только благородный, но и разумный человеческий и дипломатический поступок. Бисмарк писал жене после победы:

«Если мы не будем перебарщивать с претензиями и не будем думать, что всех покорили, то нам удастся достичь мира, достойного наших усилий. Но мы одинаково быстро и возбуждаемся, и падаем духом, и передо мной стоит неблагодарная задача подливать холодную воду в кипящий котел и напоминать людям, что мы не одни в Европе и у нас есть три соседа»263.

Когда Штош пришел к нему как представитель кронпринца, Бисмарк сказал квартирмейстеру то же самое, что говорил личному секретарю кронпринца Карлу фон Норману (1827–1888):

...

«Для нас важнее всего исключение Австрии из состава Германии; нанесение большего ущерба, захват территории и тому подобное не должны иметь место, ибо нам потребуются силы Австрии… Он считает превосходным то, как блистательные военные победы помогают дипломатии. Все идет как по маслу»264.

Мольтке полностью разделял мнение Бисмарка. Он писал жене 23 июля 1866 года, что «нам не следует подвергать риску наши достижения, насколько это возможно»: «Надеюсь, что мы так и поступим, не будем стремиться к возмездию и займемся нашими делами»265. Примерно такую же позицию занимал и граф Леонард фон Блюменталь, генерал и начальник штаба Второй армии:

...

«Мирные переговоры идут превосходно, и мир будет подписан, если король не создаст затруднений. Он настаивает на том, чтобы австрийцы уступили нам земли. Они готовы пойти на это в рамках решения вопроса о репарациях за нанесение военного ущерба. Похоже на то, что главным препятствием стала проблема чести и достоинства»266.

В 1877 году Бисмарк изложил свою версию событий, предшествовавших подписанию мира с Австрией, и в ней дана несколько иная трактовка мнений генералов. Он поведал ее Люциусу фон Балльхаузену, записавшему рассказ Бисмарка в свой дневник, а затем в девяностые годы включил в мемуары:

...

«Я был единственной персоной среди трехсот или около того человек, кому надлежало полагаться на собственные убеждения и не ссылаться на какие-либо другие мнения. На военном совете все, включая и короля, который председательствовал на заседании, выступали за продолжение войны. Я возразил, заявив, что война в Венгрии в жару и засуху, в разгар эпидемии холеры чрезвычайно опасна, и ради чего? После того как все генералы не согласились со мной, я заявил: «Как генерала, меня можно не послушать, но как министр я вынужден подать в отставку, если мое мнение ничего не стоит». Обсуждение происходило в моей комнате, поскольку я все еще болел. Закончив говорить, я сразу же удалился в спальню, запер дверь и бросился, рыдая от бессилия, в постель. Остальные еще немного пошептались и затем разошлись.

На следующий день у меня состоялся бурный разговор с королем… Он назвал мои мирные условия «постыдными». Он требовал себе Богемию, австрийскую Силезию, Ансбах-Байрёйт, восточную Фрисландию, часть Саксонии и т. д. Я пытался убедить его в том, что нельзя наносить смертельные раны тем, с кем мы захотим и даже будем вынуждены жить бок о бок. Он отверг мои доводы и кинулся, плача, на софу: «Мой первый министр дезертирует к врагу и навязывает мне постыдный мир!»

Я оставил его, твердо убежденный в правильности своего решения, и едва успел закрыть дверь своей комнаты и снять саблю, как вошел кронпринц, предложив переговорить с отцом. Он тоже желает мира, понимает и разделяет мои доводы. Я начинал войну и должен ее закончить. Через несколько часов он принес мне письмо от отца, которое я сохранил. Выражение «постыдный» в нем встретилось мне дважды. «Поскольку я бросил его в самую тяжелую минуту, он вынужден, несмотря на блистательный успех армии, согласиться и принять постыдные условия». Эти «постыдные условия» и стали положениями Пражского мира» [59] 267.

Энгельберг считает версию Бисмарка сомнительной:

...

«Зачем Бисмарку понадобилось вводить в заблуждение читателей «Мыслей и воспоминаний» легендой о противлении генералов его мирным усилиям? Это можно лишь объяснить особенностями периода, в который они были написаны. Он прекрасно знал, что среди тех, кто способствовал его отставке, были и ведущие военачальники. Поэтому изображение позиции генералов в ложном свете было своего рода политической местью прусско-германскому генеральному штабу девяностых годов»268.