Раиса Орлова - Поднявший меч. Повесть о Джоне Брауне

Смит немедленно послал своего зятя в Огайо и в Бостон уничтожить все оставшиеся свидетельства его связей с Брауном. А сам перестал есть и спать. Посетивший его еще до приговора Брауну корреспондент «Гералд трибюн» отметил крайнюю нервозность и страх. Геррет Смит боялся. Ему казалось: вот сейчас за ним придут.

Не выдержал. Врач-психиатр сказал, что родные доставили пациента поздно, а дальнейшее промедление вообще могло привести к гибели. Состояние тягчайшее.

Геррет Смит в сумасшедшем доме.

Как часто за это время Браун слышал: «сумасшедший», «безумец».

На второй день заседаний суда адвокаты зачитали телеграмму редактора газеты «Саммит Бикон» в Акроне, он утверждал, что в семье Браунов — наследственное безумие, в Огайо это всем известно. Позже суд получил еще восемнадцать заверенных свидетельств о родных Брауна с материнской стороны: сестра матери умерла от психического расстройства, дочь этой тетки — два года в сумасшедшем доме, сын и дочь брата матери тоже. Родная сестра Брауна безумна, у ее дочери — тяжелая неврастения.

Браун пришел тогда в бешенство.

— Это жалкий искусственный предлог со стороны тех людей, которые должны были бы вести себя по-другому, если они вообще решили вмешаться в мое дело, я отношусь к этому просто с прозрением.

Кто же сумасшедший?

Тысячи раз этот вопрос задавали друзья и враги Брауна, да и он сам. Кто же сумасшедший — тот, кто мирится со злом, с безумным миром, или тот, кто решается выступить против зла, пусть и не рассчитав, пусть и в одиночку, не соразмерив силы.

Фредерик Дуглас возмущался: «Это ложная дружба, если люди пытаются исказить его характер, умерить славу его подвигов во имя спасения его жизни… Слабый и трусливый век, когда безумцем называют человека, который поднимается до высот самозабвенного героизма, человека, который считает, что его собственная жизнь не стоит ничего по сравнению со свободой миллионов его соотечественников… Неужели героизм и безумие стали синонимами в нашем американском словаре?»

Слова «безумец», «сумасшедший», «маньяк», «одержимый» не сходили с газетных страниц. Правда, в одной из бостонских газет было сказано, что «если Джон Браун безумец, то и четверть жителей штата Массачусетс — тоже безумцы».

Он понимал, что друзья и родные просто хотят спасти его от виселицы. Он и сам не хочет на виселицу. Но такую цену платить за спасение тоже не будет. Самому предать Дело жизни, выставить его на посмешище — нет, тогда и жить было незачем.

Он утверждал, что совершенно нормален. И союзниками опять стали его противники.

Губернатор Уайз отверг версию о безумии. Но счел своей обязанностью удостовериться лично.

Уайзу все это время хотелось пойти к Брауну. Вот и предлог. Без предлога пойти было неловко, ведь сам требовал от своих подчиненных создать вокруг камеры Брауна «санитарный кордон».

Уайз верил в санитарные кордоны. Не только для других, но и для себя. Недаром он никогда не ступал на землю штата Массачусетс. Если ты истинный южанин, то и не оскверняй себя, не дыши воздухом, где родилась, плодится и размножается аболиционистская зараза.

Собственно говоря, один раз он уже встречался с Брауном. Именно об этой встрече Брауну напомнил Эвис.

Девятнадцатое октября пятьдесят девятого года. Штурм пожарного сарая в Харперс-Ферри закончен. Двери взломаны. Мертвые мертвы, среди погибших — Оливер и Уотсон Брауны.

Джон Браун и Аарон Стивенс тяжело ранены, их перенесли в контору. Темнота, кто-то держит факел. Может, оттого сцена, запечатлевшаяся в памяти Уайза во всех подробностях, почти нереальна. Как во сне.

Браун, и Стивенс лежат на подстилке. Рядом — Библия. Шесть джентльменов в цилиндрах, в черных сюртуках — стоят. И один военный — лейтенант Стюарт из Вашингтона, участник штурма.

Люди сменялись, поразительный допрос продолжался более трех часов. Роберт Ли, полковник морской пехоты, вызванный из Вашингтона для подавления мятежа, в самом начале спросил, хочет ли, может ли Джон Браун сейчас отвечать на вопросы, если нет сил, тогда все уйдут.

Хочет. Значит, может. Хочет отвечать, хочет объяснить мотивы своих поступков, поступков своих товарищей. Хочет проповедовать.

Браун лежал, они стояли. Существует рисунок, один из репортеров сделал, да и свидетельств еще не надо, все помнят, прошло-то всего две недели! Но сегодня Уайз уже едва ли не готов присягнуть, что на самом деле было совсем не так, они не стояли, а сидели на скамьях. Браун не лежал, а стоял за кафедрой, и шла словесная дуэль.

Но все-таки он лежал, а они стояли. Неудобства он словно и не замечал. Ясные, быстрые, четкие ответы, мгновенная реакция не только на вопросы — на проходные реплики посторонних…

И этот янки, преступный мятежник, он давал нам, южным джентльменам, уроки благородства.

Сенатор Мэйсон:

— Если вы скажете, кто вас сюда послал, кто предоставил для этого средства, вы дадите очень ценную информацию.

Браун:

— Я буду отвечать свободно и правдиво на вопросы, касающиеся меня. Я скажу все, что могу, не роняя своей чести. Но я не буду отвечать ни на один вопрос, касающийся других людей.

— Кто задумал?

— Я.

— Кто снабжал деньгами?

— Я.

— Кто командовал?

— Я.

Не назвал ни одного имени, ни участников, пи помощников, ни сочувствующих — вне зависимости от того, известны уже эти имена или нет, — ни одного. Ни одного города. В его ответах самое конкретное: «Мои единомышленники в свободных штатах…»

Допрашивающие кругами возвращались и возвращались к тем же вопросам, но бесполезно.

Лейтенант Стюарт:

— Расплата за грех — смерть.

Браун:

— Если бы я захватил вас в плен, если бы вы были ранены, я воздержался бы от подобных замечаний.

…И опять он был прав. Не хотелось признавать, но ведь прав. Его, конечно, необходимо казнить: чем он умнее, тем хуже, чем благороднее, тем опаснее. Но Стюарт-то тогда не должен был угрожать — это же против кодекса южной чести. Чему их там учат, в Вашингтоне?

— Мы не разбойники, не грабители, мы хотели освободить негров, исправить то зло, которое вы, джентльмены, вершите каждодневно…

Это Браун повторял несколько раз.

Нет, обычаи Юга явно нарушались: какая ж дуэль, когда их много, а он один и ранен?

Он был невозмутим. Как ему, тяжелораненому, удавалось лежа поворачиваться то к одному, то к другому?

— Со мной вам очень легко покончить, я и так уже на краю гибели, но вопрос этот, негритянский вопрос, с ним вам придется еще всерьез столкнуться…

Однако Уайз вовсе не считал, что покончить с Брауном легко.

Теперь надо пойти к нему в камеру.

— Жизнь человека, губернатор, лишь краткий просвет между двумя пропастями. Все мы вышли из одной, все мы неудержимо несемся к другой. Я по вашей милости уйду немного раньше вас, но что значат эти мгновения рядом с вечностью?