Раиса Орлова - Поднявший меч. Повесть о Джоне Брауне

Имеющие глаза видели.

Считалось, что потери рабовладельцев от побегов не менее пятнадцати миллионов долларов.

Хлопковая империя стала перед угрозой. Цены на хлопок росли. И потому росли цены на негров. Больше половины рабов Юга — миллион восемьсот тысяч — трудились на хлопковых плантациях.

Практика настолько противоречила предлагаемому закону, что его необходимо было подготовить.

«Король-хлопок» и царедворцы короля-хлопка диктовали свои требования идеологам и политическим деятелям, а те подбирали доводы — исторические, теологические, философские, доводы «здравого смысла» и провозглашали их с трибун, в газетах и в книгах.

Они ссылались на библейские заповеди, на десятую заключительную: «Не желай дома ближнего твоего, ни поля его, пи раба его, ни рабы его, пи вола его, ни осла его…»

Они доказывали, что побеги рабов разоряют не только Юг, но и Север, вызывают вздорожание хлопка, нарушают снабжение северных фабрик сырьем.

Они угрожали развалом государства, разъединением Соединенных Штатов. Южане дольше не могут терпеть преступного самоуправления аболиционистов.

Южане уверяли, что неграм по самой их природе лучше жить в рабстве и потому, что они просто не способны к самостоятельности, они, как дети или как домашние животные, беспечны, легкомысленны, быстро дичают и развращаются. Оказавшись без надзора, лучшие из них погибнут от сурового климата, от нищеты, а большинство превратится в хищных преступников.

Они напоминали, что рабство было основой великих древних цивилизаций Египта, Эллады и Рима, пытались доказать, что рабство негров — одна из главных основ американской цивилизации и даже американской свободы, ведь вождями американской революции, создателями США были джентльмены Юга, виргинские плантаторы Вашингтон, Джефферсон, Адамс…

Предписание возвращать беглых рабов хозяевам было только одним из параграфов большого законодательного акта, со множеством пунктов и подпунктов, который был принят конгрессом. Мало кого касалась судьба Калифорнии — тем более что в краю золотоискателей вообще не было рабства — или судьба территории Техас. Но судьба беглых негров касалась едва ли не всех. Потому длинный закон 1850 года и вошел в историю и в сердца человеческие именно под этим названием: «Закон о беглых рабах».

Теперь достаточно было простого заявления рабовладельца, он должен был лишь засвидетельствовать перед магистратом, что бежавший раб принадлежит ему. А негр не имел права жаловаться, не мог подавать в суд. Федеральный чиновник, который препятствовал возвращению бежавшего раба, облагался штрафом в тысячу долларов. Если раба возвращали хозяевам, судебный заседатель получал десять долларов, если освобождали — пять долларов. Многих охватила тоскливая безнадежность. Этот закон накинул петлю не только на рабов, но и на свободных граждан Севера. Они не могли уже утешаться тем, что сами не продают и не покупают рабов, на улицах Нью-Йорка, Чикаго, Бостона началась охота за неграми.

А ведь большинство американцев — в том числе и хорошие, и порядочные — привыкли повиноваться установлениям свыше: закон есть закон.

Возмущались про себя, в письмах, в кругу семьи. Эмерсон записывал в дневник: «…подумать только, что этот грязный закон принят в девятнадцатом веко людьми, умеющими читать и писать. Клянусь богом, я не стану исполнять его…»

Самые мужественные сопротивлялись открыто и звали к сопротивлению других.

Поэты Джон Уитьер и Уолт Уитмен заклеймили закон в гневных стихах. Генри Торо еще в брошюре «Гражданское неповиновение» писал: «Я не считаю наше правительство моим, так как оно одновременно и правительство рабовладельцев… Надо свою жизнь превратить в тот песок, который помешает колесам машины двигаться».

В Бостоне штабом сопротивления стала церковь Теодора Паркера.

Паркер был книжником, ученым, священником, больше всего он хотел заниматься историей религии, теологией. Закон о беглых рабах ворвался в его жизнь, разрушил все прежние планы. В одной из проповедей о законе он сказал: «Человек, который нападает на меня, чтобы вернуть меня в рабство, в момент нападения теряет свое право на жизнь; если бы я был беглым и такой человек стал бы препятствием на моем пути к побегу, я убил бы его, не испытывая ни малейших угрызений совести, так, словно я убиваю комара…»

Пять лет спустя эта мысль легла в основу письма Паркера в защиту Джона Брауна.

Паркер выступал с проповедями и речами, составлял листовки, обращенные прямо к неграм, укрывал бежавших у себя дома.

В Бостоне уже в октябре появились первые охотники за рабами. Два виргинца искали беглых рабов — мужа и жену; Элен Крафт, квартеронка, не была похожа на негритянку. Она бежала с Юга, переодевшись молодым джентльменом, а ее муж изображал черного слугу. Так они добрались до Бостона. Оба получили работу, и Уильям Крафт даже отправил выкуп за себя. Однако рабовладельцу мало было денег, он хотел вернуть раба. Его наемники попытались выманить Крафтов хитростью: сообщили, что привезли им письмо от матери, потом обратились в суд. Судья отказался рассматривать их иск.

Паркер обвенчал Элен и Уильяма, вручил им традиционный подарок — Библию и нетрадиционный — пистолеты. Молодожены уехали через Канаду в Англию. Паркер записал в дневник: «Я все же призывал к мягкости, к христианским чувствам, но прежде всего — к свободе… Мне приходится отправлять своих прихожан за свободой в ту страну, из которой наши предки некогда прибыли в поисках свободы сюда…»

В сопротивлении иногда участвовали и представители власти. Капитан полиции Бостона обратился с официальным заявлением к мэру: «За все это время, когда по приказу правительства США проходили аресты и суды над бежавшими, я ни разу не получал приказа, который считал бы несовместимым со своим представлением о долге офицера полиции, А сегодня я получил такой приказ: если я исполню его, то я стану соучастником позорного закона о беглых рабах.

Потому я отказываюсь от своей службы…»

Немолодая учительница, мать большой семьи Гарриет Бичер-Стоу получила письмо от своей невестки из Бостона: «…если бы я владела пером, как ты, я написала бы нечто такое, что заставило бы всю страну увидеть проклятие рабства!»

Гарриет ответила: «Пока я кормлю ребенка, я по ночам ничего не могу делать, но ручаюсь жизнью, что я напишу такую книгу. Что говорят у вас о рабском законе и о той позиции, которую заняли, кажется, чуть ли не все бостонские священники…

По-моему, это невероятно, потрясающе, кошмарно. Мне просто хочется уйти под воду, погрузиться в море ото всех этих мерзостных грехов… Я хотела бы, чтобы отец поехал в Бостон и прочел бы проповедь, осуждающую закон о беглых рабах».