Раиса Орлова - Поднявший меч. Повесть о Джоне Брауне

Их осталось только пятеро — Эдвин Коппок, Джеремия Андерсон, Дофин Томпсон, Шилдз Грин, единственный из негров.

Шилдз Грин, засевший на холмах, мог бежать, спастись. Но он снова повторил, как и в каменоломне Чемберсберга: «Я пойду за Стариком».

А Осборн Андерсон бежал, ему удалось добраться до Канады. Его книга «Голос из Харперс-Ферри», опубликованная в 1861 году, через два года после мятежа, — первое и единственное свидетельство очевидца.

Тогда, в тот момент, оба поступили по мгновенному инстинкту. Грин — к битве, к товарищам, к Брауну; Андерсон — прочь!

Пленные в углу зябко жмутся. Отрывистые удары пуль. Браун укрывает Оливера своим плащом, сукно отяжелело от сырости. На лбу у сына смертный пот. Под его головой — сумка с патронами, грязный канат.

Сам Джон Браун, как Иов, на гноище. Нет, он не будет роптать на бога. Это он ошибся. Кук был прав, говоря, что арсенал беззащитен. Арсенал взяли, как пустой сарай. Но Кук уверял, что в городе готовы восстать сотни.

Поднявший меч и принявший крест не смеет отступать, не должен падать духом. И врагов он должен встретить так, чтобы смерть осилила смерть.

Он ходил машинально взад и вперед, поеживаясь от холода, подходил к своим: «Не спите, парни, но спите».

— Отец… молю… одну пулю… будьте милостивы… Боль нестерпима… Дайте револьвер, я сам… Помогите… скорее…

— И мне, отец, и мне…

— Тихо, сыновья… тихо… Нашими жизнями не мы распоряжаемся… Если пришел час умирать, умирайте, как мужчины.

Из угла, где сидели пленные:

— Это говорит отец. Чудовище. Фанатик. У него вместо сердца — катехизис.

Уотсон хрипел все тише. Браун наклонился над ним. И снова угрюмо зашагал туда и обратно, осторожно обходя ноги сыновей. Мертвый Уотсон, казалось, вытянулся. Оливер еще стонал глухо, прерывисто.

Далекий гудок паровоза. Сильный свист. Стук колес все ближе. Топот. Сильный, размеренный топот сапог.

Идут солдаты. С этим поездом привезли солдат.

— Не спите, парни, не спите.

Грохот. Острый чад. Порох. Что-то сильно стукнуло в ворота. Потом снова гудел паровоз. Снова топот марширующих колонн. Отрывистые выкрики команд. Разбита стена. Пленные уходят из караульной.

Шпага Вашингтона позвякивала на бедре Брауна. Нарядная шпага. Королевский подарок вождю революции. Он был рад, когда ее взяли. К чему она теперь, к чему этот символ? Тонкая, нарядная, не для боя, для парадов.

Стало еще холоднее.

Голос:

— Хэлло, парни! Не стреляйте. Я принес письмо от нашего полковника. Кто у вас тут командует?

Браун подошел к двери. Синяя шинель, синяя каскетка, красные канты. Золотые пуговицы. Морская пехота.

Молодой офицер небрежно козырнул, протянул листок бумаги:

— Ответ немедленно. Иначе штурмуем.

— Скажите полковнику, сэр, что мы согласны прекратить бой, уйти из города и освободить пленных, если нам позволят унести наших раненых. Мы не хотим сражаться против федеральных войск. Мы подняли оружие только против рабства.

— Передам.

Не поворачиваясь, офицер отбежал от дверей.

Снаружи топот. Властный пронзительный голос. Первые команды: «Марш вперед!», «Не стрелять! Штыками!»

Вой. Вопли. И в тысячи глоток: «Убивай! Убивай!»

За стенами топот. Тяжелые удары в дверь. Грохот. Но он слышал только голос Оливера:

— Отец…

Браун стал на колени перед сыном, опираясь на ружье. Оливер умирает. Едва подрагивают веки.

— Сынок…

Взял за руку, пульса уже нет. Теперь его очередь. Сейчас все кончится. И уже ничего не будет нужно, не надо будет ничего бояться, ничего делать, ни о чем думать. Холодная сталь ружья кажется теплее руки сына. Ружье уже ни к чему. Все ни к чему. Скорее бы! Теперь он понимает сыновей. Захотелось ускорить удары, рушащие дверь.

Грохот. Выстрелы. Острый, удушливый дым. Команда: «Не стрелять! Я же приказал: не стрелять! Штыками! Сдавайтесь!»

Прямо над ним удар… удар… голова разламывалась… жарко. Слепящий свет… Издалека голос: «Осторожнее. Это и есть Осавотоми». Крики: «Убивай!» Удар в живот. Смерть?! «Прими мою душу…»

Он очнулся. Болела голова. Тугая повязка давила, натирала шершавая корпия. И тупая боль в бедре. Изрубили его. А все-таки жив. Значит, еще не конец.

Он лежал на одеяле, укрытый плащом. Нестерпимо больно. Рядом чье-то тяжелое дыхание. Поворачивает голову. Темные усы, бородка. Стивенс! И он еще жив? Они лежат рядом на деревянном полу.

Эта битва закончилась поражением. Битва, но не война.

Первые газетные заголовки:

«НЕГРИТЯНСКИЙ БУНТ В ХАРПЕРС-ФЕРРИ!»

«ГРОМАДНЫЙ ЗАГОВОР РАБОВ В МЕРИЛЕНДЕ И ВИРГИНИИ!»

«СОТНИ ВОССТАВШИХ ВОРВАЛИСЬ В АРСЕНАЛ!»

«ПЕРЕРЕЗАНЫ ТЕЛЕГРАФНЫЕ ПРОВОДА! ЗАХВАЧЕН ЖЕЛЕЗНОДОРОЖНЫЙ МОСТ!»

Семнадцатого октября на столе у президента Бьюкенена лежал экстренный выпуск газеты «Балтимор Сан». «Негритянский бунт в Харперс-Ферри! Во главе — двести пятьдесят аболиционистов. Захвачен арсенал. Оказан отпор. Стреляют по вагонам. Один человек убит».

По Америке катилась волна страха.

Страшились сторонники Брауна.

Страшились противники Брауна.

Глаза у страха оказались огромными. Слухи передвигались быстрее, чем газетные сообщения, быстрее, чем официальные донесения. Страхи рождали действия, порою глупые, порою подлые. Действия усиливали страхи.

На тюрьму в Чарлстоне были с самого начала направлены две пушки, поставили еще три.

Вокруг города вспыхивали пожары.

Второго ноября, в день приговора, полковник Дэвис отдал тайный приказ: «Если произойдет нападение на тюрьму, узников немедленно пристрелить».

На улицах Чарлстона вывесили большие белые листы, на которых крупными буквами было написано:

«В соответствии с инструкциями, полученными от губернатора штата Виргинии, объявляю, что, как уже было извещено ранее, и, особенно, с сегодняшнего дня по пятницу второго декабря неизвестные лица, не проживающие в нашем штате, обнаруженные в графстве Джефферсон и в прилегающих графствах, лица, у которых не будет надежных свидетельств о том, кто они и зачем они здесь, будут арестованы.

Подобные лица и особенно группы лиц, прибывающие сюда в течение этого же срока под предлогом того, что они хотят присутствовать при казни Джона Брауна, прибывающие по железной дороге, а также иными путями, будут встречены солдатами, возвращены обратно или арестованы, даже если для этого потребуются крайние насильственные меры.

Женщины и дети к месту казни допущены не будут.

Английский консул в Чарлстоне сообщал своему правительству о «царящем терроре». Четыре конгрессмена с Севера приехали в Чарлстон, они хотели быть при исполнении приговора, их посадили в тюрьму.