Алма Бонд - Мэрилин Монро. Психоанализ ослепительной блондинки

Мне было приятно видеть, что глаза Джо выражали именно то, что он говорил, когда смотрел на меня. Воспоминание об этом утешало меня, когда мы попали в неприятности позже.

Он приглашает меня на яхту, которая ему не принадлежит. Ее хозяина, богатого миллионера Осгуда Филдинга III, Джерри, изображающий Дафну, удерживает танцами в ресторане, поэтому Джо может притворяться, что он владеет яхтой. Душечка не слишком сообразительна. Почему, ну почему они постоянно предлагают мне роли глупых блондинок?! Я родилась под знаком Близнецов. Мое второе имя — интеллект!

Во всяком случае, когда Джо предлагает мне бриллианты, я говорю:

— Бриллианты? Они должны быть на вес золота!

Как можно говорить такие глупости? Но этого им показалось мало, к моему ужасу, по сценарию мне пришлось сказать, что мне известно, что я не очень умная. Мне следовало откусить себе язык, прежде чем произнести такие слова! Я никогда не повторю свою ошибку.

Между тем миллионер Осгуд Филдинг продолжает преследовать Дафну и уговаривает ее/его посетить яхту. Но как сказал драматург, все хорошо, что хорошо кончается. Все становится на свои места, и все влюбленные соединяются. Фильм заканчивается лучшей репликой из всех мне известных. Герой Леммона признается Осгуду, что на самом деле он мужчина, однако Осгуд все равно предлагает ему выйти за него замуж, говоря:

— Ну, никто не совершенен!

Во время работы над фильмом нам всем было очень весело. Леммон и Кертис много тренировались под руководством немецкого трансвестита, и шутки и смех звучали на протяжении всех репетиций. Мы часто все вместе ходили обедать в ресторан «Формоза». «Джозефина» и я часто ходили в дамскую комнату, чтобы проверить, насколько хороша его маскировка. Мы умирали со смеху, когда никто не обращал на него внимания.

Все актеры были беззаботны и веселы на съемках фильма, поэтому работа доставляла большое удовольствие. Это был один из немногих фильмов, где я по-настоящему чувствовала себя частью команды, до тех пор, пока Тони все не испортил.

Многие из актеров и съемочной группы были недовольны моими постоянными опозданиями. Тоже мне новость! Вы, возможно, думаете, что сейчас они принимают меня такой, как я есть, со всеми моими особенностями, или чувствуют благодарность за то, что я делаю их фильмы такими успешными. А они все время говорят о том, как трудно со мной работать. Никто не упоминал, что мужчины, которые руководили съемками, имели не меньше проблем, чем я. Билли Уайлдер — изверг и садист. Джон Хьюстон — пьяница и картежник, и невозможно предсказать, когда он будет «под градусом». Говард Хоукс — изрядный драчун, который напоминает мне об Уэйне Болендере с его ремнем.

Но больше всего меня расстроил Кертис тем, что сказал обо мне после окончания работы над фильмом. Репортер спросил Тони, каково это — целоваться с Мэрилин Монро.

— Это все равно что целовать Гитлера! — ответил он.

Я плакала, когда прочитала его слова, и больше не разговаривала с ним после этого. Позднее он отрицал, что когда-либо делал подобные комментарии, но, на мой взгляд, он все испортил.

Несмотря на все проблемы, из всех фильмов, в которых я снималась, комедия «В джазе только девушки» имела самый большой финансовый успех. Люди выстраивались в очереди на несколько кварталов, чтобы посмотреть его. И по словам рецензентов, я была очень хороша в фильме, так что моя репутация хорошей актрисы значительно выиграла.

Так что, Тони Кертис, — зовите меня Гитлером, почему бы и нет? Вы, должно быть, такой хороший актер!

По каким-то причинам Мэрилин хотела сегодня вернуться к разговору о периоде жизни после своего фиаско в Лондоне на съемках фильма «Принц и танцовщица».

— Мы с Артуром уладили свои разногласия, по крайней мере, так казалось, — вспоминала Мэрилин. — Однажды мы возвращались в Нью-Йорк с его фермы в Роксбери, штат Коннектикут, и вдруг с переднего сиденья раздался громкий хохот. Я удивилась, потому что в последнее время он был довольно мрачен.

— Что смешного, Арт? — поинтересовалась я.

— Не могу сказать. Это не очень приятно, — ответил он.

— Ну, давай, Артур! — настаивала я, — Вечно ты со своей деликатностью! Здесь не комиссия по расследованию антиамериканской деятельности. Ради бога, я же твоя жена! Не будь таким ханжой.

Он согласился:

— Хорошо, но потом не говори, что я тебя не предупреждал.

Я ждала, пока он боролся со своим воспитанием. В этом редком случае его совесть проиграла.

— Ты видела это большое коричневое здание, которое мы только что проехали? — спросил он робко.

Я покачала головой. Он продолжил:

— Это самый уродливый архитектурный шедевр, если его можно так назвать, из всех существующих. Корова сделала бы лучше. Я никогда не видел ничего подобного. Оно выглядит как гигантская какашка… Кто ты, думаешь, владеет этим зданием?

— Должно быть, это Йельский университет, — ответила я. Мы оба расхохотались.

Сделав над собой усилие, я сдержала смех и сказала серьезно:

— Мэрилин, дорогая, мы знаем, что вы часто прячетесь от тревожащих вопросов за шутками. Вы очень остроумная, но, похоже, вы пытаетесь не думать о чем-то неприятном, что произошло во время той поездки? Я не могу представить, что вы и ваш муж сидели в машине целых — сколько? два часа? — и не произошло ничего более важного, чем обмен грязными шутками.

— В качестве исключения, доктор Фрейд, — ответила она, — вы правы.

Я не заглотила наживку.

— На самом деле, — призналась она, — мы ссорились большую часть этой поездки.

— Расскажите мне об этом.

— Вжавшись в дверь, он отодвинулся от меня как можно дальше и, надувшись, смотрел в окно. Я знала, что ему необходимо немного тишины, и прикусила свой язык, чтобы не нарушить молчания. Наконец я не могла больше выносить этого и спросила:

— О чем ты думаешь, Артур?

Он выглядел раздраженным и ответил:

— Ничего особенного. — И прижался еще теснее к двери. Его молчание говорило само за себя: «Не беспокой меня, идиотка. Такой глупой блондинке, как ты, никогда не понять то, о чем я думаю».

Слезы побежали по моим щекам. Я попросила Артура:

— Поговори со мной. Пожалуйста. Мне одиноко.

— Ради бога, Мэрилин, ты не можешь занять себя на несколько минут? Подумай о своем следующем фильме. Открой книгу. Полюбуйся пейзажами. Я считаюсь драматургом, а драматург должен иметь моменты одиночества, чтобы он мог поразмышлять.

— Но это все, что у тебя есть, Артур, — моменты одиночества, — возразила я. — Ты никогда не говоришь мне ничего, кроме: «Передай, пожалуйста, соль». Зачем тебе жена, если ты так дорожишь своим уединением?

— Хороший вопрос, — ответил он. — Я не раз задавал его себе в последнее время. Мне нужна жена, которая понимает, что требуется драматургу, а не маленький ребенок, которого необходимо все время держать за руку.