Алма Бонд - Мэрилин Монро. Психоанализ ослепительной блондинки

Я слушала ее молча. По непонятной причине в тот день мое отношение к ней изменились. Можно предположить, что человек должен сочувствовать столь несчастной душе, но только не я сегодня. Я сидела и изо всех сил пыталась сдержатся.

«После всех моих усилий и безграничного терпения, это — моя награда?» — Мое возмущение нарастало. Я кипела, я искрилась, я дымилась.

— Что вы делаете? — спросила Мэрилин.

— Вы меня так разозлили, что мне хочется вас убить.

— Вы хотите удушить меня?

— Задушить вас, заколоть кинжалом и разрезать на кусочки — такие мелкие, чтобы можно было превратить их в пыль. Тогда бы Мэрилин больше ничего не беспокоило.

— Это именно то, чего я хочу, — просто заявила она. — Я хочу так рассердить вас, чтобы вы меня прикончили. Я не хочу жить. По крайней мере, я должна попытаться это сделать однажды, — сказала она, выходя в дверь. — Увидимся на следующей неделе… если я буду еще жива.

И до сих пор ее печаль не иссякла.

— Я так несчастна, доктор. Ничто в моей жизни не радует меня. Я — ничто, абсолютное ничто. И знаете, что я скажу? Может, вы — врач и все такое, но вы — тоже ничто. Ничто, ничто, ничто! Вы — ничто, так же как и я. — Ее глаза наполнились слезами.

— Вы правы, Мэрилин. Я — ничто, — согласилась я. — По большому счету в этом бесконечном мире все мы — не значительнее крошечной блохи.

Она посмотрела на меня удивленно.

— Почему мне так трудно принять этот факт? — спросила она.

— Вам пришлось учить этот урок слишком рано, — пояснила я, — когда ваша мать лишь изредка осознавала ваше существование. Маленькому ребенку слишком трудно было справляться с этим. Возможно, когда мы достаточно зрелы, нам легче принимать правду в небольших дозах.

— Ну, — сказала она, — я просто одержима этим. Я хочу объяснить людям, как они ничтожны на самом деле — каждый из них, все без исключения, будь они лауреаты Пулитцеровской премии, кинозвезды, режиссеры или именитые продюсеры. Пройдут тысячелетия, и никто из них не будет иметь ни малейшего значения, и ни один из них не может отрицать этого.

Ни семья, или образование, или успех никогда не изменят этого. Чем более не заслуживающим внимания чувствует себя человек, тем больше он делает, чтобы доказать обратное. Мне кажется, именно это мне всего труднее вынести. Из ничего мы приходим и в ничто возвращаемся.

Мои глаза наполнились слезами.

Мэрилин права. Правду, как и смерть, принять слишком трудно.

Следующие четыре дня после этого разговора с Мэрилин все мои мысли были сосредоточены только на ней. Меня терзал страх, что она покончит жизнь самоубийством. Я не могла ни есть, ни спать. Груз ответственности и чрезмерность задачи, которую мне предстояло решить, приводили меня в смятение.

«Достаточно ли я подготовлена, чтобы помочь ей? — спрашивала я себя. — Всю свою сознательную жизнь я посвятила этой работе, включая многие годы, посвященные персональному психоанализу. И тем не менее у меня немало ограничений, недостатков и неисследованных проблем. Эта такая трудная задача. Ужас, отчаяние и уныние, слитые воедино, несмотря на всю их гламурную упаковку. Хватит ли у меня сил и знаний, чтобы поддержать ее?

Возможно, я просто слишком близко приняла все это к сердцу. Может, другой терапевт был бы полезнее для нее? Я так не думаю. Пусть у меня слишком большое самомнение, но если я не смогу ей помочь, то никто не сможет.

Вот что я об этом думаю: если Мэрилин все же покончит с собой, это случится потому, что она не хочет больше жить. Баланс сил играет самую важную роль. Мы не можем знать заранее, что в конечном итоге окажется сильнее: инстинкт жизни или инстинкт смерти. Не существует никакой возможности предсказать, какая сила возобладает над другой, до тех пор, пока мы не попробуем что-то изменить. Я сделаю все от меня зависящее, чтобы помочь ей преодолеть депрессию. Большего для нее не сможет сделать никто».

«Но что делать, если все от меня зависящее окажется недостаточно эффективным? — тихо спросил меня внутренний голос. — Что делать, если все твои усилия не увенчаются успехом, и она убьет себя? Каково тебе тогда будет?»

Я погрузилась в размышления. Из глубины сознания возник ответ: «Я смогу пережить ее самоубийство».

Теперь я должна работать и сделать все, что могу, чтобы не допустить катастрофы.

Я решила позвонить великому психоаналитику, доктору Теодору Рейку, и попросить его о встрече, чтобы обсудить дело Мэрилин.

Он встретил меня у двери, и мне было неприятно увидеть, что знаменитый доктор стал толстым и лысым с тех пор, когда он был моим руководителем много лет назад. Хотя я пыталась не показать своего разочарования, тонко чувствующий аналитик легко разглядел мои уловки.

— Мы стареем слишком быстро, а умнеем слишком поздно, — сказал он.

После теплых объятий он поинтересовался, почему возникла необходимость в его консультации. Ему было известно о моей работе, и он считал меня прекрасным аналитиком.

— Спасибо за то, что приняли меня, доктор Рейк, — начала я. — Мне необходимо посоветоваться с вами, потому что я очень беспокоюсь об одной суицидальной пациентке. — И я рассказала ему свой сон, в котором я держала Мэрилин за юбку, чтобы удержать ее от прыжка с обрыва.

Он сказал:

— Я бы очень беспокоился за вас, если бы вы не волновались за нее.

Я обсудила с ним дело Мэрилин и состояние моей пациентки к настоящему моменту. Его обоснованное мнение? Я делала все возможное, чтобы предотвратить ее самоубийство.

— Теперь ей решать, — сделал он заключение.

— Спасибо, доктор, — поблагодарила я, хотя, по правде говоря, он не многим мне помог.

Но его слова навели меня на некоторые новые соображения о возможном суициде Мэрилин. У меня возник вопрос: с точки зрения морали правильно ли заставлять такого несчастного человека продолжать жить? Я знаю, что многие в наши дни сказали бы, что это не мое дело. Что только она имеет право решать — жить ей или умереть. Это ее и только ее выбор. Сама Мэрилин говорила мне те же самые слова. Она сказала, что, когда несколько месяцев назад она пыталась убить себя, ее очень рассердило, что ее опять спасли.

— Это слишком больно — жить дальше, — пояснила она. — Люди не имеют права настаивать на том, чтобы вы оставались в живых, если вы этого не хотите.

Но до тех пор, пока она приходит на мои сеансы, по крайней мере небольшая ее частичка хочет жить, я буду делать все, что в моих силах, чтобы поддержать это желание.

Мэрилин долгое время сидела, не произнося ни слова. Я тоже молчала.

Наконец я сказала:

— Разве вы ничего не хотите сказать мне сегодня, Мэрилин?