Галина Артемьева - Мне всегда везет! Мемуары счастливой женщины

Нас выстроили в ряд. Напротив нас стояли восьмиклассники — уже комсомольцы со значками на своих формах.

Мы хором произнесли клятву юного пионера, которую я помню до сих пор, как все, что мы учили в начальной школе:

«Я, вступая в ряды Всесоюзной пионерской организации имени Владимира Ильича Ленина, перед лицом своих товарищей торжественно клянусь: жить, учиться и бороться, как завещал великий Ленин, как учит Коммунистическая партия».

(Несколько позже слово «клянусь» заменили на «обещаю», но мы произносили «клянусь».)

И вот — свершилось! Мы все — юные пионеры! У нас на груди красные галстуки. И в такой день! В день рождения самого Ленина! Счастье нас всех переполняло. Но это было далеко не все. После приема в пионеры нас прямо из Музея повели на Красную площадь, в Мавзолей Ленина — Сталина.

Просто так в Мавзолей попасть было невозможно: надо было стоять в многочасовой очереди, которая змеилась через всю Красную площадь до Александровского сада. Люди приезжали со всех концов необъятной страны и обязательно хотели посмотреть на своих вождей.

Нас по случаю приема в пионеры провели в Мавзолей без очереди. Велели идти медленно и тихо. Мы были напуганы торжественностью момента и тем, что нам предстоит увидеть мертвецов. Я, например, никогда до этого мертвых не видела.

Вожди представляли собой странную пару. Один, великий образец мудрости и человечности, маленький, желтолицый, в костюмчике с галстуком, выглядел крайне невзрачно рядом с одетым в роскошную форму генералиссимуса с орденами во всю грудь вождем, неоднократно проклятым миллионами и миллионами же оплаканный.

Ленин казался мумией, усохшей и безопасной. Сталин выглядел вполне живым, уснувшим, но готовым открыть глаза в любой момент, когда ему надоест тут лежать на глазах всяких зевак.

Я пожалела и того, и другого, думая о том, что вот так лежать перед всеми — как-то обидно, что ли. Мало ли — может, на их смерть приходит полюбоваться враг. А они лежат и двинуться не могут…

Мы вышли из склепа на свет божий. Вспомнили о нашем счастье — галстуках. Оглянулись еще раз на Мавзолей. Черными мраморными буквами на коричнево-красном камне было выведено: ЛЕНИН — СТАЛИН.

Потом нас повели к могилам у Кремлевской стены, где хоронили всяких борцов за дело революции.

Потом была весна, яркое солнце. Мы шли в пальто нараспашку, чтобы прохожим были видны наши галстуки… Праздник!

Дома я все рассказала — и про фартук, и про пятерки Ильича, и про Мавзолей.

— Лежит, — сказала Стелла. — Так и лежит. И все эти разоблачения — пустой звук. Как лежал, так и лежит.

Я поняла, что это о Сталине.

Ему оставалось лежать в Мавзолее недолго, всего полгода. 31 октября 1961 года, ночью, тело его извлекли из общей с Лениным, двуспальной усыпальницы и захоронили рядом. Сделано это было с опаской, тайно, объявлено народу как о свершившемся факте. На Мавзолее осталось лишь одно слово: ЛЕНИН.

Кто-то говорил:

— Давно пора.

А кто-то не скрывал слез.

Но еще до выноса тела Сталина из Мавзолея произошло одно удивительное событие, которое тоже широко все обсуждали.

В августе 1961 года в произошло беспримерное историческое действо: в фантастически короткие сроки была воздвигнута Берлинская стена. Если очень коротко, то суть заключалась в том, что после войны Германия потеряла государственную целостность. На тех территориях, которые после войны были заняты союзниками (США, Англия, Франция), существовала Федеративная республика Германия (ФРГ). А территория, на которой находились наши войска, провозгласила себя другим немецким государством: Германской демократической республикой (ГДР). Строилась ГДР по образу и подобию СССР. Надо сказать, что западные страны отказывались признавать ГДР. Они требовали, чтобы Советский Союз согласился на проведение общенемецкого референдума, по результатам которого и выяснится, чего же хотят сами немцы. СССР от референдума отказывался категорически. Однако ГДР существовала. Но это еще что! Существовал очень странный город Берлин, поделенный на зоны. Одна зона — советская — считалась столицей ГДР, а вот зона, контролируемая союзниками, имела особый статус. Это не была ФРГ. Но и социализм в Западном Берлине не строили. Это был вольный город. Надо еще добавить, что Западный Берлин от бомбежек хоть и пострадал, но гораздо меньше, чем Восточный. Ведь бомбили особенно массированно центр (Митте), район Рейхстага, Бранденбургских ворот. В Восточном Берлине некоторые улицы практически стерли с лица земли, а в Западном очень много оставалось из прежней, уютной, зеленой, обстоятельной и надежной немецкой жизни. И вот до августа 1961 года жители Берлина практически свободно перемещались из Западной части в Восточную (и наоборот). Многие очень быстро поняли выгоды такой жизни. Например, учились в ГДР (это было бесплатно), а работали в Западном Берлине (там зарплаты были гораздо выше).

Через Западный Берлин шел огромный отток жителей ГДР, не желавших строить коммунизм всю оставшуюся жизнь, а хотевших просто и спокойно прожить в той части страны, где такая возможность предоставлялась (то есть — в ФРГ).

Вот и решено было построить между Западом и Востоком непроходимую стену. Нагнали войска (и наши, и ГДРовские) и в считаные дни соорудили заграждение — не только в самом Берлине, но и в окрестностях, на протяжении ста пятидесяти км! Сначала натянули колючую проволоку. Потом установили глухие бетонные стены с колючей проволокой и током поверху.

Весь мир ахнул.

У нас дома это воспринято было совершенно спокойно. Война-то всего 16 лет как закончилась. Раны еще и не затянулись. Не было ни одной семьи, где бы война прошла стороной. Немцев не любили, им не сочувствовали.

— Ну, и правильно.

— Так им и надо.

— Что хотели, то и имеют.

Вот в основном такие были мнения.

Все только удивлялись, как быстро удалось эту стену возвести — в живом городе… И еще говорили, что родственникам теперь будет туго… Допустим, кто-то живет на западе, а кто-то остался на востоке. Им — как?

Не могу сказать о себе, что я кому-то сочувствовала. Но факт возведения стены меня, конечно, интересовал. Я себя спрашивала, хороший ли это выход? Решаются ли так проблемы? Ответов у меня не было.

Дальше было вот что.

Мы в пятом классе наконец-то стали изучать иностранный язык. Нашему классу выпало изучать немецкий. В параллельном классе учили английский. Немецкий учить хотели далеко не все. Некоторые мальчишки злились на немецкий язык из-за фашистов и войны. А некоторые считали, что английский становится языком международного общения, его-то и надо изучать. Из-за этого кое-кто перевелся в параллельный класс. Но очень мало — один или два человека. Остальные не захотели разлучаться, привыкли мы друг к другу.