Наталья Дардыкина - Откровения знаменитостей

— Протест естествен — у вас разные идеологии.

— Лишь раз только на пароходе по Волге мы с ней примостились на один шезлонг. Это был краткий миг нашего уединения, братания. А всё остальное время мы антагонисты.

— После политических баталий вы долго приходите в себя?

— Долго. Целых 30 секунд. Мне они необходимы для полного покоя и одиночества.

— А потом отправляетесь домой поужинать?

— Нет, лечу на следующий ринг. В день иногда целых три бывает. После нашей с вами веселой разминки я бегу на «Эхо».

— С Ольгой Бычковой? Она из наших, из «МК».

— Да? Она умеет выгрызть печень.

— Кстати, как вы относитесь к Прикованному Прометею?

— Как орел к его печени.

— Хотели бы тоже поклевать?

— Ну зачем он дал огонь людям? Он же уворовал этот огонь. Значит, он отвратительный вор.

— Не только Эсхил, но и Гете, и Байрон воспели его как символ человечества, освобождающегося от своего бессилия перед тайнами природы. Он гордо переносит муки, не теряя достоинства.

— Ему доверили огонь. А он спер огонь преисподней. Сюда принес и воспламенил благое человечество.

— Не было бы огня, не было бы и человечества. Не родился бы и Проханов.

— А зачем нам Проханов?

— Признайтесь, бывает ли момент, когда вы недовольны собой: «Черт возьми, что я там молол?»

— Это состояние меня преследует постоянно. Я дико собой недоволен. У меня никогда не бывает чувства самодовольства. Я себя изъедаю, наполнен комплексами, бессонницей. Последние шесть лет не спится.

— Вы переусердствовали в спасении человечества.

— Взрываю очень часто свою подкорку. Наверно, через эту подкорку соединяюсь с мирозданием.

— Ведь не весь огонь преисподней унес Прометей?

— Это проблематично. Еще предстоит кому-то исследовать характер преступлений перед Богом.

— Надо еще вчитаться в Эсхила. Там неоспоримой мудрости полно.

— Эсхил зашифровывает историю, а ее надо дешифровать.

— Сумеют ли новые поколения сделать это возвышенно и красиво?

— Остановимся на Геродоте. Это самый достоверный историк древности. Он говорил, что Прометеев огонь вовсе не огонь. Это огнь. Это разные вещи. Огнь — та изначальная материя, о которой греки говорили: «Вначале был огнь, логос, то есть слово. Огнь был сам Бог». Прометей посягнул на сотворение мира…

— Отдельного от Бога?

— Да, альтернатива божеского начала. Богоборчество началось с Прометея. И с тех пор мы святотатствуем.

— Когда вы присутствуете на политической кухне телевидения и радио, кем себя осознаете?

— Я на этой кухне не наблюдатель, а повар в белом колпаке.

— Вы, обличитель разрушителей всех мастей, вдруг, шокируя благодушное население, предполагаете, что вслед за вами жители России назовут Путина отцом. Что это за дичь?

— Ну была же такая песня (напевает) : «Мы готовы к бою. Сталин — наш отец».

— Чтоб такое запели, надо сначала главе государства стать вождем.

Про «МК» и преисподнюю

— Веселым и ярким предводителем для многих стал «МК». Каким он вам кажется?

— «Московский комсомолец» — это одно из самых ироничных, отчасти раблезианских изданий. С «МК» нельзя говорить банально, тускло, пошло, рационально. С вашей газетой можно говорить примерно так, как бизон говорит с охотником.

— В 80-х годах вы тоже были охотником. Наверное, бизоны вам под Москвой не попадались? Кого вам удалось взять на мушку?

— Я был наивным ружейным охотником. Стрелял иногда уток влет, иногда на воде. Случалось, рябчиков выслеживал на ветке, и они откликались на мой манок. Иногда вылетал заяц — то русак, то беляк. У того и другого — одна судьба, я их подстреливал.

— Насладились дичью?

— Всё отдавал любимым девушкам: мне нравилось, как они обгладывают косточки. Кто-то помогал им… Я не следил — эти девы не были женщинами моих пещер.

— И почему вы бросили охоту, это модное увлечение состоятельных господ?

— Просто перестал проливать живую кровь.

— Но противников на ринге вы перекусываете пополам прямо в рубашках от — кутюр.

— А что делать писателю? Он двигается по миру, находит жертвы. Заглядывает к жертвам во все интимные места. Драма знаете в чем состоит? После смерти, когда писатель переносится в мир иной, все его персонажи и прототипы набрасываются на него, грызут со страшным голодным скрежетом.

— Какая мрачная перспектива!

— Какая она есть! Художник, примеряясь к сюжету, расписывая героев, должен помнить: на том свете его ждет за это расплата.

— Кто из прототипов — а их ведь множество! — самый страшный и непредсказуемый у вас?

— Это я сам. Все мои романы — сплошное самоедство. Каннибализм. Я изглодал всего себя. Уже вижу, как вхожу в чистилище… Чуть не сказал — царства небесного — этому счастью не бывать никогда. И на меня набрасывается господин, вылитый я. Он из «Господина Гексогена», он из «Политолога» — все они набрасываются и пожирают меня.

— У вас солидное тело, им есть чем позабавиться.

— Однажды я был в Мексике. И в харчевне зажаривали быка. Мясо шкварчало, исходило соком. Гастрономы угощали меня его плотью. Неповторимая трапеза! Уверяю вас, глаз быка и его семенник — это совершенно разные вкусовые достоинства. Кстати, особенно вкусны были рога: пропущенные сквозь огонь, они наполняются мягкой субстанцией. У быка в рогах — мудрость всех бычьих поколений.

— Они знают, кого насадить на свой рог.

— Быки — очень милосердные животные. Их надо сильно раздразнить, взбесить, чтобы это животное пошло, скажем, на ринг к Соловьеву бодаться с кем попало.

— Но ринг закрыли. Почему? Свобода, свобода! Эх, без креста! Помните?

— Думаю, всё имеет конец, свое завершение. Эпатирующий ринг просто прошел все свои стадии. Умер своей гармоничной смертью.

Охота на охоту

— Вы, наверно, негодуете, когда охотники убивают львов, антилоп?

— Надо очень не любить львов, чтобы тащиться на край земли, преодолевать массу хлопот, тратить деньги на самолеты, нанимать погонщиков, стрелков, которые носили бы за тобой оружие, ставили бы палатки. А еще ждать, когда на тебя выйдет этот великолепный венец творения. Ведь лев — это Зевс! И всадить в это природное совершенство свой жакан, видеть, как он разрывается, превращается в кровавое нечто… Поэтому я бросил охоту и занялся бабочками. Но я не думаю, что совершил подвиг. Убивать бабочек так же ужасно, как и убить быка.

— Но бабочкин век не длинен. Тут греха поменьше.

— Как знать. Мы рождаемся, готовые к жизни. А бабочка проходит столько стадий! Потом — о чудо! — появляется бабочка. Это одно из таинственных превращений.