Майкл Шелден - Черчилль. Молодой титан

Через неделю после своего манчестерского провала Черчилль уже ехал в открытом автомобиле по улицам города Данди в поисках голосов, которые могли бы помочь ему выиграть новые выборы. Он остановился у ворот большой фабрики. Как раз наступило время ланча, и рабочие вышли, чтобы приветствовать его. Он встал на заднее сиденье автомобиля и произнес короткую речь. Весна в Шотландии выдалась холодной, воздух был влажным, голос Черчилля звучал чуть-чуть хрипловато, но он даже не позаботился о том, чтобы надеть шляпу. И когда он уже подошел к самому важному моменту, появился экипаж, запряженный парой лошадей и управляемый кучером в ливрее. В экипаже сидела улыбающаяся молодая женщина в шляпе, украшенной цветами. В руках она держала огромный медный колокол. На передке экипажа был плакат: «Голосуйте за женщин».

Ирландская суфражистка Мэри Мэлоуни не входила в ассоциацию Эммелин Панкхерст, но сочла нужным бросить вызов Черчиллю в Данди. Во взятом напрокат экипаже она ездила следом за ним всю неделю, и звон железнодорожного колокола был оглушительным. Подъехав к воротам фабрики, рядом с которыми выступал Черчилль, Мэлоуни не стала дожидаться, когда его речь достигнет пика. Все время, пока он говорил, она била в колокол. И как сообщили репортеры, ее колокол оказался необычайно эффективным оружием, самым громким из всех звуковых раздражителей, с которыми когда-либо сталкивался Черчилль.

Когда он двинулся прочь, Мэлоуни последовала за ним. «Он не слышал самого себя, — написал один репортер, — он не мог думать, не мог говорить из-за этого металлического лязга, уже стоявшего у него в ушах. Самое скверное, что толпа рабочих, вместо того, чтобы негодовать из-за того, что Мэлоуни помешала им, начала смеяться». И министр торговли вынужден был отступить. Он уехал, провожаемый хохотом и насмешками».

Черчилль продемонстрировал невероятное терпение, столкнувшись с таким мучительным испытанием. Он даже как-то снял шляпу и поклонился Мэри Мэлоуни, когда проходил мимо, хотя знал, что она пойдет следом за ним на митинг, и снова будет перебивать его выступление. Единственное, что он мог позволить себе, когда раздавался гул колокола, это выкрикнуть: «Если леди считает, что это аргумент, достойный Данди, пусть она им пользуется. Желаю вам удачного вечера». С этими словами, приподняв шляпу, он уезжал, надеясь только на то, что она не успеет его догнать, и ему удастся закончить речь в другом месте.

К концу кампании колокольный звон стал всем действовать на нервы, и симпатии публики перекинулись на Черчилля. В результате Мэри Мэлоуни принесла ему больше пользы, чем вреда. Но беспокойство не покидало его до последнего момента. Когда шел подсчет голосов, его видели стоящим в углу здания суда. Не в силах справиться с волнением, он нервно теребил резиновую тесемку, намотанную вокруг его пальцев. Он получил меньше половины голосов, но из-за того, что против него выступало три кандидата, Уинстон все-таки вырвался вперед, победив своих соперников.

Свою речь победителя он произнес с балкона здания суда. Но когда он спустился вниз и вышел, чтобы сесть в автомобиль, его окружила ликующая толпа — там было не менее десяти тысяч человек. Полиция вынуждена была прокладывать ему дорогу, а другие полицейские сдерживали его избирателей, пока он шел к своему автомобилю. Так им пришлось сопровождать его до самого отеля, где он остановился.

Перед тем, как войти в гостиницу, он остановился и помахал всем рукой, испытывая большое чувство облегчения, — на этот раз он снова вышел победителем. В своей победной речи он выразил огромную благодарность шотландцам, и восхищение ими. «Данди — навеки, Шотландия — вперед!» — выкрикивал он под одобрительные аплодисменты.

Самые большие опасения на этих выборах у него вызывал не представитель партии консерваторов, а кандидат от партии лейбористов, начавшей занимать достаточно важное место в палате общин. Лидер этой партии — шотландский социалист Кейр Харди — продвигал в парламент своего кандидата, Джорджа Стюарта. И количество голосов, поданных за него, оказалось таким же, как и за представителя тори. Трудно себе представить, насколько сложно было Черчиллю доказать рабочим фабрик и заводов, почему они должны отдать предпочтение либералам, а не социалистам.

Блестящее выступление Черчилля в Данди 4 мая — наконец-то без сопровождения колокольного звона — стало лучшей из его попыток изложить главную политическую линию партии. Он говорил до поздней ночи в Киннэйрд-Холле, где его слушали примерно две с половиной тысячи человек. Это была длинная и подробная речь, которая подводила итог предвыборной деятельности, но он постарался сформулировать мысли последних лет относительно социализма. Еще прошлой осенью, когда он паковал вещи для поездки в Африку, один журналист — его друг — обратил внимание, что Уинстон берет в поездку большое количество серьезных книг и материалов для чтения. «А почему здесь так много трудов по социализму?» — удивился журналист. «Хочу разобраться, что он из себя представляет на самом деле», — ответил Черчилль.

Поскольку Черчилля больше волновали результаты, а не теория, он в своем выступлении в Киннэйрд-Холле сосредоточил внимание на изъянах социализма. Основная проблема, говорил он, что социализм выглядит очень убедительным и логичным в теории, но когда его пытаются воплотить в жизнь, возникает много нестыковок. Его последователи уверяют нас, что «нам следует жить вместе в полном согласии и товариществе. Но они сами уже разбились на двадцать не согласных друг с другом фракций. И они обвиняют и укоряют друг друга даже больше, чем они обвиняют нас. Они хотят перестроить мир. И жить, не следуя законам человеческой природы… Сколько я ни пытался, я никак не могу представить себе искусственное сердце в мире социализма, которое способно будет заменить обычное человеческое сердце, бьющееся в нашей груди. Какие мотивы могут заставить человеческую личность принести себя в жертву не на час, не на день, а на всю оставшуюся жизнь?»

Постановка вопроса о выборе между служением обществу или личности — изначально неверна. Потому что правильнее будет служить и тому, и другому. «Чтобы добиться цели, мы должны объединять наши усилия. Но во всем остальном мы должны свято поддерживать личность и самих себя. Есть очень много хорошего в единении. У нас есть полиция, армия, военно-морской флот, государственные учреждения. Я представляю министерство торговли — оно тоже предназначено для единения. Но мы не едим вместе, каждый из нас ест сам. И мы не просим леди, чтобы они стали нашими общими женами». Вместо жестких установок нужны правила, которые можно менять. Вместо строгого следования диктату теории, лучше сохранять верность здравому смыслу, помнить об уроках истории и о традициях. «Вот где стоит искать правду на эти вопросы, — говорил он, — посредине, между крайностями».