Александр Коцюбинский - Распутин. Жизнь. Смерть. Тайна

В итоге бывшая сестра милосердия заняла в окружении «старца» совершенно особое положение, став, по словам В. Искуль фон Гильденбандт, «церемониймейстером», впускающим к Распутину гостей: «Живущая у него и ведающая его хозяйством, полуинтеллигентная, невоспитанная, довольно грубая и переполненная важностью своих обязанностей, она оберегала интересы своего кумира и ревниво блюла за теми, которых впускала за порог только после того, что узнавала фамилии и цель посещения. Не помеченных на списке тех, кому были назначены аудиенции, она бесцеремонно выпроваживала, других пускала ко всем в столовую, а третьих, пошушукавшись с ним, быстро и ловко прятала в отдельных комнатах, где они и ждали своей очереди»8.

Мажордомско-секретарские обязанности Лаптинской органично вплетались в сексуальный контекст. Из-за отсутствия штор в квартире Распутина (на Гороховой, 64) его «эротические упражнения» с Лаптинской иногда делались достоянием улицы.

О том, что близость Лаптинской к «старцу» в последние годы его жизни действительно носила исключительный характер, косвенно свидетельствует тот факт, что именно Акилине было доверено подготовить тело Распутина к погребению и стать единственной из окружения «старца», кому дозволили, вместе с императрицей, ее дочерьми и Вырубовой, участвовать в его похоронах.

Есть еще один важный вопрос, на который необходимо ответить: зачем, собственно, Распутину было рассказывать кому бы то ни было сокровенное о себе и своих близких, в том числе о членах императорской семьи?

Отвечая на этот вопрос, прежде всего необходимо учесть особенности характера Григория Распутина.

Эгоцентризм «старца», разумеется, не исчерпывался чисто ситуативным лицедейством и куражом. Как человек с цельным мировоззрением и духовно сильный, Распутин нуждался в идеологически убедительном осмыслении себя и своего жизненного пути, в конструировании некой стройной «метафизики» своего нарциссизма.

Попытки создания серьезных духовных наставлений, имеющих форму автобиографического повествования, предпринимались Распутиным в предшествовавшие годы неоднократно. Тем логичнее предположить, что рано или поздно у него должна была сформироваться потребность в создании полновесных мемуаров, помимо всего прочего могущих служить в дальнейшем своего рода исходным сырьем для написания канонического жития. В том, что поклонники Григория Распутина, убежденные в его святости, не могли не задумываться всерьез о последующей канонизации своего кумира, сомневаться вряд ли стоит. В этом плане мысль Распутина о создании своего подробного жизнеописания, раскрывающего суть его духовной избранности и исторического величия, вероятно, могла дополнительно подпитываться встречным стремлением его ближайших адептов получить непосредственно из уст «старца» его автобиографическое «откровение».

Известно, что в последние годы жизни Распутин требовал, чтобы его устные рассуждения фиксировались письменно. Одна из его «поклонниц», некая Шейла Лунц, свидетельствовала, что однажды «старец» явился к ней на квартиру, посадил за письменный стол и «стал мне диктовать какую-то ерунду на церковно-славянском языке. Я исписала целый лист». В конце 1915 года таким спонтанным «диктантам» был придан регулярный характер: И. Ф. Манасевич-Мануйлов доставил на Гороховую, в квартиру Распутина, «переписчицу» с пишущей машинкой. После этого в Царское Село отправлялся уже печатный текст, который «старец» заверял подписью9.

Одним словом, спор о том, является ли «Дневник Распутина» подлинником или подделкой, на сегодня не закончен. Однако чем бы ни завершился этот диспут, ясно одно: «Дневник Распутина» в любом случае вызывает бесспорный интерес — в первую очередь благодаря обилию фактов и сюжетов, не имеющих аналогов в известных на сегодня документах и литературе.

Одно то, что возможные мистификаторы воссоздали едва ли не наиболее достоверный и целостный из имеющихся на сегодня в исторической литературе психологический портрет Распутина, — позволяет дать высокую оценку степени их погруженности в тему, а также отдать должное их таланту. Чтобы составить такой текст, надо было обладать не только обширными знаниями множества конкретных, зачастую очень частных деталей той эпохи, но и весьма тонким пониманием психологии упоминаемых в «Дневнике» людей, их интересов и мотивов поведения.

Если же рассказы (или хотя бы часть их) содержат в себе достоверную фактологическую основу, — это заставляет рассматривать «Дневник Распутина» не просто как возможный опыт исторической мистификации, но как своеобразный исторический источник.

Текст публикуется с сохранением орфографии и пунктуации оригинала.

…

Д. А. Коцюбинский, кандидат исторических наук

И. В. Лукоянов, кандидат исторических наук

И много я думал о том, откуль почет придет? Знал, что пока мне его ожидать неоткуль. И после большого расположения постиг, что почет сила большая, чрез три двери входит: чрез большое богатство родовитое, чрез удаль разбойную… и чрез бабу. Вот.

Роду я — малого, бедности — большой. Одним словом, жук навозный… На разбойное дело — не гожусь. Не пойду на злое: у меня завсегда к человеку — жалость большая… Да и что — человек? Клоп. Раздавишь — вонять будет. И порешил: моя дорога к почести — через бабу. Как решил, так и действовать по плану стал.

Русский мужичок, хоча и в бедности и в убожестве, а все ж — побубнить любит. Мужик умишко свое завсегда щекочет. Мы — духом бунтари. Яму мало сходить в церковь — лбом пол морочить. Яму особого Бога дай… и то он, Бог-то, туманный и заковыристый… Тело — оно ему милее. А через кого мужик Бога ищет? — всего больше через бабу. Потому в бабе — дух живее. Шуму она боле делает. А без шуму — ни Бога, ни почести не сделать! А уже пошуметь бабы всегда могут. Только свистни, она враз откликнется. За собой — деревню поведет. И вера в ней мягкая… Ветром носится… Как я до этой мысли дошел, — так и стал действовать через женщин. Вот.

Было такое. У отца — купца Лавренова — дочь Соня росла. Дурочкой, Вековушей — прозвали. Отец богатый. Живи — в добре, а в ей дух томится. Об ей вся округа знала. Родители говорили: «Ничего не пожалеем — только бы вылечить». Потому — отцу с матерью горе: одно дитя и такой конфуз. То сиднем сидит, то на все горло орет: мужику, ежели подвернется, проходу нет. И смех и грех.

Пришел это я к матери ейной и говорю: «Покажи болящую-то — может, помогу!» Мать — в сомнении. Еще обо мне мало знали. А болящая вышла, идет, зверем ревет. Я ее тихо так за руку взял, посадил, по голове погладил. В глаза ей гляжу, глаз не спускаю… А она тихо так, со слезами, говорит: «Мамонька, это мой спаситель пришел…»