Дайана Энрикес - Чародей лжи. Как Бернард Мэдофф построил крупнейшую в истории финансовую пирамиду

Даже друзья Маркополоса сходились в мнении о том, что он немного странноватый. Недаром вернейший союзник Маркополоса в бостонском отделении Комиссии, следователь-ветеран Эд Мэньен, заметил, что к Маркополосу мало кто относился равнодушно. «Он вам либо нравится, либо нет, – сказал Мэньен. – Гарри не всегда приятен в общении». Маркополос, например, мог во всеуслышание отпустить такую шутку: дескать, различие между мужчинами и женщинами, сотрудниками Комиссии по ценным бумагам и биржам, только в том, что женщина способна сосчитать до двадцати, а мужчина до двадцати одного – «если, конечно, снимет трусы». К рассказу о своей милой шутке Маркополос добавил следующий комментарий: «Женщин это жуть как бесит, но у меня в запасе есть продолжение: “…правда, трусы-то снять надо еще догадаться, а с догадливостью в Комиссии туго. Никто не видит очевидного”». Нетрудно догадаться, что он не питал почтения к регуляторам рынка.

Когда Маркополос проанализировал доходы Мэдоффа от операций, он обнаружил, что они и близко не лежали к показателям голубых фишек, которые Мэдофф якобы покупал. И он не видел никаких разумных причин, почему Мэдофф позволял руководству своих фидер-фондов огребать гигантские вознаграждения, в то время как сам он получал лишь комиссии с трейдинга. Он высказал сомнение в том, что в целом мире не хватит индексных опционов, чтобы захеджировать портфель такой величины, как портфель Мэдоффа. И еще он заметил, что между январем 1993 года и мартом 2000 года Мэдофф терпел убытки только три месяца из восьмидесяти семи, а S&P 500 за тот же период без малого двадцать восемь месяцев находился на низком уровне. «Это все равно как если бы супербэттер бейсбольной команды на протяжении всей спортивной карьеры показывал почти стопроцентную результативность», – позднее заметил Маркополос. (Для профессиональных инвесторов эта аналогия менее убедительна, чем для широкой публики. К примеру, взаимный фонд Gateway, который следовал сходной стратегии, в тот же период терпел убытки только четырнадцать месяцев, так что он в среднем набрал больше 80 %, и даже S&P 500 с его двадцатью восемью месяцами убытков вышел почти на 70 %. Для бейсболиста и такая результативность была бы неправдоподобной, однако в двух последних случаях это реальный итог абсолютно законной рыночной деятельности, без всякого мошенничества.)

Так или иначе, Маркополос быстро и точно вывел заключение, что Мэдофф мошенничает: то ли выстраивает финансовую пирамиду, то ли пользуется конфиденциальной информацией о предстоящих ордерах, чтобы играть на опережение (а это незаконная практика). Взволнованный своим открытием, он довел его до сведения Мэньена. В мае 2000 года Мэньен устроил Маркополосу личную встречу с Грантом Уордом, старшим юристом отдела правоприменения бостонского отделения Комиссии.

Встреча прошла неважно. Мэньен позднее вспоминал: «Гарри просто не понимает, с кем как нужно говорить». Маркополос был себе на уме, интеллектуал-аналитик (на жаргоне Уолл-стрит – «квант»), и, к несчастью, он явно переоценил свое умение внятно объясняться с неквантами. Излагая у доски сложную теорию, Маркополос рисовал здесь кружок, там стрелку, указывающую на другой кружок, потом третью стрелку, указывающую на еще один кружок… По словам Мэньена, это походило на пытку нескончаемой головоломкой. «И Гарри все говорил: вот, смотри, видишь, что получается?» А ты смотришь на всю эту чертовщину и мотаешь головой: не-а, не понимаю».

Маркополос и Мэньен заметили, что глаза Уорда остекленели еще прежде, чем Маркополос дошел до первого доказательного пункта своего анализа доходности инвестиций Мэдоффа. Дело не упрощало и то, что Уорд через несколько месяцев собирался покинуть агентство ради работы в частной практике, но будем справедливы: на него обрушили такую мешанину из рыночного жаргона и математических терминов, что у любого голова пошла бы кругом: «Указанная отдача от инвестиций не может быть результатом открытой нетто-лонг позиции, а именно: часть А – конверсия с разделением страйка, то есть 30–35 лонгов на OEX-индекс, которые шортятся вне денег (дельта <.5)»… И это только начало.

Для некванта вроде Гранта Уорда (да и для большинства юристов-регуляторов) это все равно что санскрит.

Спустя некоторое время Уорд заверил расстроенного Эда Мэньена, что дал нью-йоркскому отделению Комиссии наводку на Мэдоффа. Но открытых свидетельств тому нет, и в дальнейшем официальное расследование заключит, что он этого не сделал. На соответствующий вопрос Уорд ответил, что вообще не помнит о встрече с Маркополосом, хотя, согласно официальному заключению, это тоже неправда.

В течение следующего года Маркополос продолжал отслеживать статистически невозможные успехи Мэдоффа. В записке к Мэньену он сказал: «Эти цифры уж больно хороши, чтобы быть правдой. А всякий раз, стоит мне только подумать, что показатели компании или управляющего слишком хороши, чтобы быть правдой, оказывается, так и есть, дело нечисто».

Маркополос, ободренный Мэньеном, подготовил обновленный отчет по Мэдоффу для нового начальника отдела правоприменения в бостонском офисе Комиссии. На этот раз анализ Маркополоса от 3 апреля 2001 года был-таки отослан в Нью-Йорк, где его передали на рассмотрение заместителю директора соответствующего регионального отдела, компетентному и уважаемому юристу. Днем позже она послала своему руководителю электронное письмо, где говорилось, что она рассмотрела заявление по Мэдоффу, но не считает, что оно заслуживает дальнейшего расследования: «Не думаю, что мы должны и дальше заниматься этим».

Террористическая атака 11 сентября 2001 года оторвала внимание страны от фондового рынка и любых возможных расследований Комиссии по ценным бумагам и биржам, а внимание СМИ – от пристального расследования сюжетов, о которых говорилось в статьях Окрента и в Barron’s, и от упорно ходивших на Уолл-стрит слухах насчет Берни Мэдоффа. После нападения на Всемирный торговый центр персоналу FINRA (Агентство по регулированию деятельности финансовых институтов) в Нью-Йорке пришлось эвакуировать офисы на Уолл-стрит, а их юридический персонал нашел прибежище в офисах Мэдоффа на Манхэттене. Когда 17 сентября фондовый рынок открылся вновь, фирма Bernard L. Madoff Investment Securities вместе с остальной Уолл-стрит была готова отправлять предложения, принимать заказы и давать отпор.