Сергей Кремлев - 7 побед Берии. Во славу СССР!

Скажем, Берия курировал работы по баллистическим ракетам с пониманием перспективы, а увлечение Хрущёва ракетами было чисто дилетантским.

Берия уважительно относился к крупным людям — к тому же Сергею Королёву, однако Королёв никогда не смог бы при Берии проводить ту линию, которую считал верной он — Королёв, но которая нередко была далеко не верной объективно.

Хрущёв не относился уважительно ни к кому, а уж тем более — к людям независимым, человечески крупным. Но, как любой высокомерный чинуша, Хрущёв был склонен делать вид, что он «понимает» то, что ему говорят профессионалы, хотя они далеко не всегда были правы.

Берию не обманывали широковещательные обещания разработчиков новых систем оружия, он быстро улавливал слабости тех или иных проектов, а невежда Хрущёв возразить по существу не умел и то и дело шёл у разработчиков на поводу, а если и был с ними крут, то глупо, из чистой «вкусовщины».

Хрущёв не умел видеть проблемы верно, и, скажем, в то время как в США межконтинентальные баллистические ракеты (МБР) уже в середине 50-х годов имели примерно получасовую и менее готовность к старту, первые советские МБР надо было заправлять окислителем — жидким кислородом десяток часов при сохранении стартовой готовности всего в течение восьми часов, потому что работы по МБР, использующим высококипящие ракетные топлива, вначале не продвигались у нас так, как того требовала ситуация и позволяли отечественные возможности.

Наша первая МБР — знаменитая «королёвская» Р-7, «семёрка», на развитии которой полетел в космос Гагарин, имела кислородно-керосиновые двигатели, но для боевых межконтинентальных ракет более подходили хотя и более дорогие, токсичные и намного более сложные в эксплуатации, но позволяющие долговременную стартовую готовность и почти немедленный старт двигатели, использующие азотнокислые окислители и токсичное углеводородное горючее — несимметричный диметилгидразин (НДМГ), называемый в США гептилом.

Сторонником высококипящих топлив был Михаил Кузьмич Янгель, будущий создатель могучего семейства МБР Р-36, а противником — Королёв. После смерти Берии Королёва поддерживали промышленники, да и военные — ведь кислородные двигатели уже были серийно освоены, были проще в эксплуатации и по конструкции. Однако если бы Сталин и Берия были живы, все эти ухищрения «мадридского двора» ни к чему бы не привели.

Американцы на чём работают? На кислоте и гептиле? А раз так, то и вы, дорогие товарищи ракетчики, осваивайте для боевых ракет кислоту и гептил. А хотите посылать человека в космос на надёжных двигателях — мы вам не препятствуем, но вначале решите первоочередные оборонные задачи!

Собственно, последнее крупное постановление Совмина СССР по дальним ракетам от 13 февраля 1953 года, принятое под руководством Берии при живом ещё Сталине, как раз и ориентировало ракетчиков на высококипящий окислитель — азотную кислоту с окислами азота, применяемый на дальней ракете Р-12.

Но Хрущёв не был способен сделать верный выбор — у него для этого просто не хватало ни знаний, ни хватки, ни масштаба Берии.

Берия умел не мелочиться тогда, когда это было оправданно, однако уже после первых реальных успехов Атомного проекта стал заставлять атомщиков копейку считать.

(И не только, к слову, атомщиков! Так, 5 июня 1953 года, отвечая на письмо министра внутренних дел УССР Павла Мешика — 23 декабря того же года Мешика расстреляют по «делу Берии», — Лаврентий Павлович расценивал как непродуманную и необоснованную просьбу своего давнего соратника об увеличении штатной численности органов МВД УССР.)

Хрущёв же даже в своих «мемуарах» не стеснялся признаваться: «Запустить ракету стоит миллионы. Я сейчас не могу конкретно назвать сколько, не из-за секретности, а просто не знаю (жирный курсив везде мой. — С.К. ), но это огромные средства».

Угу! Как писал Чехов: «Море было большое».

Для Берии подобные «количественные» оценки были невозможными — он и сам ничего расплывчатого не терпел и не допускал, и подчинённых воспитывал в том же духе.

Параллели можно продолжить, но стоит ли?

В НАЧАЛЕ 1943 года Лазарь Каганович, выполняя поручение Сталина, был ещё в Тбилиси и писал оттуда дочери Майе — по профессии архитектору:

«Дорогая и любимая Маюся!

Спасибо тебе за. подробное описание чествования Жолтовского. Несмотря на его некоторые странности, он безусловно заслужил орден и чествование юбилея. Хотел я было ему написать, да не та обстановка.»

Ивану Владимировичу Жолтовскому 28 ноября 1942 года исполнилось 75 лет — он родился в 1867 году. Звание академика архитектуры получил в 1909 году и мог бы, уехав после революции в Европу, в отличие от столбовых «графьёв» и князей не половым в ресторане «а-ля рюсс» прозябать, а неплохо зарабатывать своим ремеслом не только на хлеб с маслом, но и на чёрную икру «а-ля рюсс».

Однако Жолтовский остался с народом и свои лучшие проекты реализовал уже в советский период творчества.

Чтобы было понятнее дальнейшее, сразу напомню читателю также о том, какое место в русской и советской архитектуре занимал Алексей Щусев (1873–1949), четырежды лауреат Сталинской премии. До революции он успел построить Казанский вокзал в Москве, с 1913 года преподавал в Строгановском художественно-промышленном училище. В советской России Щусев стал известен также проектом Мавзолея В.И. Ленина, зданием НКВД на площади Дзержинского, станцией Московского метро «Комсомольская-кольцевая».

Так вот, далее Каганович писал:

«Что Щусев допустил некоторые оговорки (имеется в виду речь Щусева на юбилее Жолтовского. — С.К. ), это вполне естественно, потому что кроме элемента ревности здесь есть принципиальные расхождения. Жолтовский до фанатичности последователь классики, Щусев же эклектик, он берет у всех понемногу, но больше всего он барокканец. Должен, однако, сказать, что построенное Щусевым здание ИМЭЛ (Тбилисского филиала Института Маркса — Энгельса — Ленина. — С.К. ), за которое он получил Сталинскую премию, замечательно и внешне, и внутренне, видно, что Щусев перестраивается. Он дал на 5 этажей мощные гранитные колонны, а внутри замечательное расположение и оформление — богато (мрамор) и скромно. Но как ни странно (жирный курсив мой. — С.К. ), в этом здании видно влияние Жолтовского и его последовательности. Щусев, конечно, это делал не сознательно, но он человек деловой и практичный; когда он убедился, что Советская (с большой буквы у Кагановича. — С.К. ) архитектура не отказывается от лучших элементов старого наследства и что классические формы применяются к жизни, применил и он свои недюжинные способности.»