Джонатан Котт - Рядом с Джоном и Йоко

Йоко выпустилась из Гакусюина в 1951 году. Годом позже она стала первой девушкой, принятой на философский факультет Гакусюинского университета, но бросила его после двух семестров. Ее отец был назначен директором отделения Токийского банка в Нью-Йорке, и 19-летняя Йоко отправилась вместе с семьей в Скарсдейл (Нью-Йорк), где поступила в колледж Сары Лоуренс в соседнем Бронксвилле. Ее гакусюинский одноклассник принц Йоши сожалел о ее отъезде и прислал Оно свою фотографию с автографом, сопроводив ее стихотворением, написанным специально для Йоко: „Спрошу у высокой волны, идущей издалека, хорошо ли тому человеку, о котором я мечтаю“. [95] Let us ask the high wave from far away / If the person I dream of is safe or not . Позже Йоко рассказывала мне: „Я знала, что он был невероятно чист душой. Все замечали, что мы были как бы духовно связаны и что он денно и нощно молился о том, чтобы у меня было все хорошо“.

„Когда я ходила в колледж Сары Лоуренс, — рассказывала мне Йоко в Regency Hotel , — я в основном сидела в музыкальной библиотеке и читала о музыке Арнольда Шенберга и Антона Веберна… Они восхищали меня, правда. Еще я одну за другой писала курсовые. А вот писать диплом мне было лень. Потом я провела свой перформанс Lighting Piece . Просто зажигала спичку и следила за огнем до тех пор, пока он не гас. Я даже подумала, что во мне есть что-то от маньяка-поджигателя — что-то, что заставляет сходить с ума. Понимаешь, я писала стихи и музыку, занималась живописью, но ничто из этого меня не радовало. Так или иначе, я выяснила, что мое окружение ошибается. Когда бы я ни написала короткое стихотворение, мне говорили, что оно слишком длинное. Роман походил на короткий рассказ, а короткий рассказ — на стихотворение. Опера звучала как песня, а песня — как опера. В любом окружении я чувствовала себя белой вороной. Но потом подумала, что должны быть такие люди, которым нужно нечто большее, чем живопись, стихи и музыка, — то, что я называла „дополнительным действием“, которое необходимо вам в жизни. И я делала все, чтобы не дать себе сойти с ума. Так я себя тогда чувствовала“.

В 1955 году, проучившись три года в колледже Сары Лоуренс, Йоко бросила его, переехала на Манхэттен и тайно вышла замуж за замечательного молодого японского композитора Тоши Ичиянаги, ученика Джона Кейджа. Хотя они были женаты шесть лет, большую часть времени прожили порознь — она в Нью-Йорке, он в Токио, — но оставались соавторами. Как уверяла Йоко арт-куратора Александру Мунро, „быть Яшидо-Оно невероятно тяжело — всестороннее интеллектуальное, социальное, научное, буржуазное давление. Если бы я не восстала против этого, я бы не выжила“.

„Моя новая жизнь была увлекательной, — рассказывала мне Йоко. — Я жила в районе 86-й улицы и Амстердам-авеню рядом с мясным рынком, и мне казалось, что мой дом набит деликатесами. Единственное, чего я не могла сделать, — это рассказать о своей работе, поскольку не умела общаться с людьми. Я не знала, как объяснить им, насколько я застенчива. Когда приходили гости, мне хотелось оказаться в чем-то вроде большой коробки с дырочками, чтобы меня никто не мог увидеть, а я могла бы видеть всех. Так появилась моя Bag Piece , где можно было сидеть внутри и смотреть на то, что происходит снаружи, оставаясь невидимым. А когда у меня наконец появилась новая квартира в Нью-Йорке, я вытирала лицо не полотенцем, а своим лучшим коктейльным платьем, которое носила, когда училась у Сары Лоуренс. Еще я все время представляла себя воздушным змеем и, засыпая, отпускала себя полетать. Я представляла, как запускаю змея в небо, и этим змеем тоже была я. В тот момент я подумала, что скоро сойду с ума. Люди спрашивали, чем я занимаюсь. Я не знала, как им объяснить, что просто держусь за веревку, чтобы не улететь. Что-то похожее происходило со мной, когда я была маленькой. Мать спрашивала меня: „Что ты делаешь?“ — а я отвечала: „Дышу“. Я действительно считала все свои вдохи и выдохи и думала: „Боже мой, а если я перестану их считать, может, я и дышать перестану?“ Из этого позже родилась моя Breath Piece “.

„Нарисуй собой линию, — писала Йоко в Line Piece III. — Рисуй до тех пор, пока не исчезнешь“. Многие работы Оно вошли в ее книгу „Грейпфрут“, опубликованную в 1964 году и содержащую коаны-наставления и „таблицы событий“, которые критик Дэвид Бурдон назвал „памятниками концептуального искусства ранних 1960-х“ и провозгласил, что книга демонстрирует „лирический, поэтический масштаб художницы, отличающий ее от остальных представителей мира концептуального искусства“. Но Йоко призналась, что на самом деле „Грейпфрут“ „без всякого моего ведения стал для меня лекарством. Книга словно бы говорила: „Прими меня во всем моем помешательстве“. Наставления были тем же самым — реальной потребностью что-то сделать, чтобы выплеснуть наружу свое безумие. До тех пор пока вы ведете себя как положено, вы не осознаете своего сумасшествия и сходите с ума окончательно“.

В октябре 1960-го Йоко на собственные деньги арендовала большой лофт на Чамберс-стрит, 112, в самом центре Нью-Йорка. „На всех окнах стекла были закопченными. Так что снаружи ничего не было видно, а внутри было темно и грязно. Но существовал потолочный свет, и, находясь внутри лофта, ты ощущал связь с небом сильнее, чем со всем окружавшим тебя городом. В той квартире за 50,5 доллара в месяц была холодная вода, и это было здорово. Ни стульев, ни кроватей, так что соседи снизу дали мне ящики из-под апельсинов, а я составила их вместе, чтобы получился большой стол. Ящики выполняли и роли стульев, а по вечерам я составляла их вместе так, чтобы сверху можно было лечь. Потом кто-то дал мне здоровенный обогреватель, что было настоящей роскошью, и я стала жить в этой квартире. В том районе в лофтах жило не так много людей, поэтому, когда копы видели в окнах свет, они поднимались, чтобы спросить, как у меня дела и все ли в порядке. И я просто притворялась, что заработалась допоздна, потому что жить там я не имела права. Я одолжила у кого-то кабинетный рояль, а один из моих друзей сказал, что компания художников ищет место, где можно хранить работы, и спросил, не буду ли я возражать, если они присоединятся ко мне, чтобы мы что-нибудь сделали вместе. И я сказала, что не возражаю, но спросила, не захотят ли они взамен бесплатно расписать мой лофт. Я подумала, что получится здорово, но все были ленивы и просто покрасили стены в белый цвет. Правда, до этого я успела привыкнуть к серым стенам и подумала, что белый — это более интересно“.

В легендарных концертах на Чамберс-стрит участвовали художники, музыканты, танцоры, поэты и режиссеры, список которых выглядит как зал славы авангарда: Джордж Мациюнас, Уолтер Де Мария, Ла Монте Янг, Джексон Маклоу, Филип Корнер, Джордж Брехт, Ивонн Рэйнер, Генри Флинт, Дэвид Тюдор, Йонас Мекас и Ричард Максфилд. „Но никто не упоминал о том, что в этих концертах принимаю участие и я, а я не собиралась напоминать об этом, — рассказывала Йоко. — В любом случае, о моей работе все еще никто не знал. А моей первоначальной идеей было устраивать эти вечеринки, чтобы рассказать о том, что я делаю. Но все происходило совсем не так. Многие люди считали меня богатой девчонкой, которая просто „играла в авангард“, хотя моя семья не присылала мне ни цента. А некоторые считали, что я — любовница какого-то богача, что тоже было враньем. Думаю, кое-кто полагал, что все эти вечера проводил некий китаец, потому что Ла Монте носил фамилию Янг. В общем, выживала я за счет уроков японского народного искусства“.