Леонид Видгоф - «Но люблю мою курву-Москву». Осип Мандельштам: поэт и город

Июнь. М. Рютин и его группа выступают с резкой критикой сталинской политики и личной диктатуры Сталина. Группа Рютина уничтожена в октябре 1932 года.

25 июля. Подписан договор о ненападении с Польшей.

17 сентября. В ознаменование 40-летия литературной деятельности Горького он награждается орденом Ленина. Вскоре главная улица Москвы Тверская переименовывается в улицу Горького. Имя Горького присваивается Московскому художественному театру. Город Нижний Новгород становится городом Горький.

Осень. Неудачи хлебозаготовительной кампании и начало массового голода в деревне – на Украине и в других регионах СССР.

26 октября. Сталин и другие советские руководители встречаются с писателями в особняке Горького на Малой Никитской улице. Писатели должны быть «инженерами человеческих душ».

Ночь с 8 на 9 ноября. Покончила с собой Н. Аллилуева, жена Сталина.

27 декабря. ЦИК И СНК СССР принимают постановление «Об установлении единой паспортной системы по Союзу ССР и об обязательной прописке паспортов». В деревне паспорта на руки не выдавались.

19 января. СНК СССР и ЦК ВКП(б) принимают постановление о твердых ценах на зерно. Колхозы обязуются поставлять государству зерно по ценам, устанавливаемым государством. Продажа зерна по свободным ценам разрешается только после выполнения плана хлебозаготовок.

2–3 марта. В Москве стало возможным покупать хлеб и мясо по коммерческим ценам.

28 апреля. Советский полпред в Германии Л. Хинчук встречается с новым рейхсканцлером А. Гитлером.

5 мая. В основном закончена паспортизация в Москве. Было выдано 2 миллиона 363 тысячи паспортов. 10 мая началась прописка в домовых книгах.

20 июня. Открытие Беломорско-Балтийского канала им. Сталина.

27 июня. В Государственном историческом музее открыта выставка «Художники РСФСР за XV лет».

12 июля. Из ленинградского порта вышел в плавание ледокол «Челюскин». Цель экспедиции – пройти за одну навигацию от Мурманска до Владивостока по Северному морскому пути.

17 августа. Под Москвой в Нахабино запущена первая отечественная ракета на жидком топливе.

9 ноября. Нобелевская премия по литературе присуждена Ивану Бунину.

15 ноября. В Москве вступила в действие первая троллейбусная линия.

16 ноября. Установлены дипломатические отношения между СССР и США.

В январе 1932 года поэт с женой вновь поселяются у Дома Герцена на Тверском бульваре – но в другом, противоположном флигеле (если стоять лицом к главному зданию усадьбы, он справа). После длительных скитаний по разным углам, по комнатам знакомых и родственников, Мандельштамы оказываются здесь и будут жить на Тверском довольно долго, с начала 1932-го по октябрь 1933 года.

В получении комнаты в правом флигеле Дома Герцена большую роль, вероятно, сыграл Н.И. Бухарин, благодаря которому Мандельштаму дали и персональную пенсию – 200 рублей в месяц (постановление датируется 23.03.1932) «за заслуги перед русской литературой». Став в сорок один год официально пенсионером, которому советская власть из милости за прошлые заслуги дала кусок хлеба, хотя от него уже ничего нового и полезного ждать не приходится, Мандельштам в таком именно свете воспринимался многими литераторами и литчиновниками.

В постановлении о пенсии указан адрес Мандельштама этого времени: Тверской бульвар, 25, кв. 6. В правом флигеле Мандельштамы сначала жили в одной комнате, а потом в другой. Первая – «небольшая, продолговатая, на низком первом этаже» [241] , о которой Мандельштам писал, характеризуя и флигель в целом, И.М. Гронскому весной 1932 года: «Помещение мне отвели в сыром, негодном для жилья флигеле без кухни, питьевой кран в гниющей уборной, на стенах плесень, дощатые перегородки, ледяной пол и т. д. Назначенной мне в этом флигеле комнаты я сразу не получил, а был временно вселен в каморку в 10 метров, где и провел всю зиму». Как сообщала Э.Г. Герштейн автору этих строк, единственное окно этой комнаты – дальнее от Тверского бульвара и выходит во двор Дома Герцена.

Н.И. Бухарин

Вскоре, правда, «рядом с Мандельштамами в том же коридоре освободилась большая комната в три или два окна», и они перебрались туда. Новая комната была «рядом со старой, и окна выходили на ту же сторону» [242] – то есть они ближе к бульвару. Действительно, в письме брата Осипа Эмильевича, Александра, которое он написал отцу 19 марта 1932 года, указана другая квартира – 8. Жили Мандельштамы сначала в комнате 6, а затем в 8, или, напротив, первая их комната имела номер 8, а номер 6 – вторая – неясно. Александр Мандельштам сообщает отцу о брате и невестке: «В дополнение к пенсии они будут подрабатывать лит<���ературной> работой – газетной или другой. Таким образом они пришли, наконец, к какой-то пристани» (правда, А.Э. Мандельштам упоминает в этом письме дом на Тверском бульваре под номером 24, но это явная неточность [243] .) Новое жилище было, в отличие от предыдущего, светлым. Об обстановке комнаты известно немного. «Смешно и подумать, чтобы Мандельштамы смогли меблировать свою комнату. Два пружинных матраца да маленький кухонный столик, который им пожертвовала одна пожилая дама – новая знакомая», – пишет Э. Герштейн [244] .

Налицо были некоторые безусловно положительные обстоятельства: пенсия назначена и получено жилье; ликвидирована Российская ассоциация пролетарских писателей (в постановлении ЦК ВКП(б) «О перестройке литературно-художественных организаций» от 23 апреля 1932 года отмечалась закономерность существования особых пролетарских литературных организаций, когда «было ещё значительное влияние чуждых элементов…», и нецелесообразность сохранения их в новых условиях; следствием постановления была ликвидация ВОАПП – Всесоюзного объединения ассоциаций пролетарских писателей – и РАПП). Слишком левые, нацеленные на мировую революцию и смеющие иметь собственное мнение, переставали быть нужными. Подобно крестьянам, писатели должны были быть собраны в единый удобно управляемый литературный колхоз. Но время реализации этих планов еще не наступило, а роспуск всех учившей и командовавшей РАПП не мог не радовать. Хотя долго мучившее поэта дело о переводе «Тиля Уленшпигеля» завершилось, по свидетельству Б.В. Горнунга, «как дело Сухово-Кобылина – не осуждение, не оправдание и “реабилитация чести”, а “оставление в подозрении” за отсутствием улик» [245] , но оно все же закончилось, осталось позади.