Филип Норман - Мик Джаггер

«Мелоди мейкер» озвучил негодование британской музыкальной прессы, опубликовав редакционную передовицу, в которой громил приговор. Коллеги-музыканты тоже выражали сочувствие и поддержку, хотя гашиш и хипповская затуманенность мало помогали на практике. Не была реализована светлая идея устроить благотворительный концерт «Свободу „Стоунз“», а на вырученные деньги похоронить судью Блока под «лавиной цветов». Самый красноречивый братский жест сделала группа The Who — с тех пор, как «Битлз» удалились от публики, они были ближайшими соперниками «Стоунз» в смысле концертов. Пока шел суд, они записали каверы двух песен Джаггера и Ричарда, «The Last Time» и «Under My Thumb», срочно выпустили их на собственной студии «Трек», а все вырученные деньги отдали на благотворительность. В полосных рекламных объявлениях двух лондонских вечерних газет, «Стандард» и «Ньюс», они объясняли, отчего так: « The Who считает, что Мика Джаггера и Кита Ричарда превратили в козлов отпущения, и в знак протеста против жестоких приговоров, вынесенных им в Чичестере, выпускает сегодня первый кавер Джаггера и Ричарда. Мы будем напоминать публике об их творчестве, пока они не смогут вновь записываться сами».

В тогдашнем мире многие люди старше тридцати к музыке были равнодушны. Приговор Мику и Киту превратил музыку в общенациональную тему для бесед, что не вполне удалось «Битлз», и даже аристократические газеты вынуждены были наконец поинтересоваться вопросом. Против решения судьи Блока выступил ряд видных фигур старшего, дорокового поколения: от одних это и ожидалось — к примеру, от джазового певца Джорджа Мелли [179] Алан Джордж Хейвуд Мелли (1921–2005) — английский блюзовый и джазовый певец, позже (1965–1973) телевизионный и кинокритик со склонностью к сюрреализму. и театрального критика-либертарианца Кена Тайнена; другие же удивили — скажем, драматург Джон Осборн и правый журналист Джонатан Эйткен. Британское так называемое врожденное чувство справедливости порой преувеличивают, но сейчас оно несомненно проснулось — особенно из-за Мика. Пусть он спел несколько малопристойных песенок, не желал ходить к парикмахеру, мочился на стены гаража, даже ел шоколадки под необычным углом — все это явно не заслуживает такой кары. Автор письма в «Таймс» суммировал эти соображения, процитировав строки поэта А. Э. Хаусмена, написанные после суда над Оскаром Уайльдом в 1895 году:

Но едва Мика и Кита посадили, все это безумие необъяснимо дало задний ход. Под конец суда Майкл Хейверс от их имени подал апелляцию по поводу и вердикта, и приговора. С необычайной прытью предварительные слушания в Высоком суде перед судьей Диплоком назначили уже на следующий день, 30 июня. Полную апелляцию нельзя было подготовить, пока нынешняя сессия не прервется на два месяца, а это означало, что Мика и Кита надо либо отпускать под залог, либо продержать за решеткой до сентября. Накануне суда 30 июня королевский прокурор Малькольм Моррис сообщил Хейверсу, что безымянные представители власти, которые Морриса наняли, дали ему «прямое указание» не возражать против выхода под залог, если таковой будет запрошен. После 24-минутных слушаний судья согласился отпустить осужденных за 7000 фунтов с носа, при условии, что до слушания апелляции Мик и Кит не покинут страну и сдадут паспорта.

К середине дня «младые грешники» вышли из камер, облачились в свою нормальную — или же аномальную — одежду, без никаких наручников, и провели пресс-конференцию в пабе «Фезерс» на Флит-стрит. Место проведения выбрал Лес Перрин — оно должно было символизировать добрые отношения с прессой, освещавшей суд; по указанию Перрина, «Стоунз» пригасили свою ярость и презрение к истеблишменту и ограничились лишь благодарной эйфорией освобожденных людей. Попивая водку с лаймом (за которую владелец паба отказался брать плату), Мик сказал, что за решеткой «писал стихи», а в Брикстоне все были «очень добры и любезны».

На следующий день, в субботу, 1 июля, ему была посвящена передовица в «Таймс». Написал ее редактор газеты Уильям Риз-Могг, человек в твидовом костюме, полная, казалось бы, противоположность «Стоунз» и всего, что те представляли. Заголовок Риз-Могг позаимствовал из «Послания к доктору Арбутноту» сатирика XVIII века Александра Поупа: «Отправит ли кто бабочку на дыбу?» Убийственно издеваться над мелкой или беззащитной мишенью, имел в виду Поуп, так же тщетно, как ломать ей кости посредством средневекового орудия пыток. Трудно было высказать наблюдение точнее теперь, спустя двести лет, когда юноши снова носили волосы до плеч, кружевные платки, пиджаки с золотистой подкладкой, разноцветные жилеты и туфли с пряжками.

Современную бабочку, которую Риз-Могг старомодно величал мистером Джаггером, отправили на дыбу и ритуально расчленили за «мельчайшее связанное с наркотиками преступление, какое только рассматривалось в наших судах»; за преступление, которое, поскольку оно первое, поскольку оно не касалось серьезных наркотических веществ и поскольку даже речи не заходило о распространении, в нормальных обстоятельствах чревато было бы разве что условным сроком. «Многие высказывают примитивную точку зрения, — говорилось дальше в передовице, — многие считают, что мистер Джаггер „доигрался“». Их оскорбляет анархичность «Роллинг Стоунз», им не нравятся песни группы, не нравится, что группа имеет влияние на молодежь, и они в целом подозревают музыкантов в моральном разложении.

«С точки зрения социологической эти опасения довольно разумны, а на эмоциональном уровне совершенно понятны, однако не имеют никакого отношения к делу. Вопрос следует задавать иначе: не будь мистер Джаггер знаменитостью, не вызывай его слава столько критики и негодования, подвергли бы его такому же обращению? Если бы многообещающий университетский выпускник приехал с летних каникул в Италии с четырьмя таблетками стимулятора, сочла бы публика правильным разрушить его карьеру, присудив к трехмесячному тюремному заключению? И сочла бы она необходимым предъявить миру осужденного в наручниках?.. Мы ожидаем от британского правосудия, что оно станет обращаться с мистером Джаггером ровно так же, как со всеми прочими, не лучше и не хуже. Однако невозможно отмахнуться от подозрения, что в данном случае с мистером Джаггером обошлись суровее, нежели было бы уместно, если бы речь шла о никому не известном юноше».