Джеми Доран - Гагарин. Человек и легенда

В конце октября 1942 года немецкая артиллерия начала обстреливать Клушино. «Фронт был всего в шести километрах от нас, каждый день к нам в село залетали снаряды, — вспоминает Валентин. — Похоже, немцы думали, что мельница — опасный ориентир, поэтому они ее взорвали, и церковь тоже взорвали. Через час наши ответили им артобстрелом. Все это было бессмысленно, у всех наверняка на картах были отмечены одни и те же ориентиры».

Вскоре после этой перестрелки через село прошли четыре колонны немецких войск. В близлежащих лесах произошло кровопролитное сражение, обе стороны понесли огромные потери, общее число убитых и раненых составило не меньше 250 человек. Через два дня после того, как бой затих, старшие сыновья Гагариных, Валентин и Юрий, пробрались в лес, чтобы посмотреть, что произошло. «Мы нашли там нашего полковника, он был тяжело ранен, но еще дышал: он упал и пролежал на одном и том же месте, в кустах, два дня и две ночи, — вспоминал Валентин. — К нему подошли немецкие офицеры, а он притворился, что ослеп. Какие-то большие чины пытались его о чем-то спросить, а он ответил, что плохо слышит, и попросил наклониться поближе. Они склонились над ним, и тут он взорвал гранату, которую прятал за спиной. Никто не выжил».

После этого случая Юра быстро превратился из улыбчивого постреленка в серьезного парня, который то и дело спускался в подвал за хлебом, картошкой, молоком и овощами, а потом раздавал их беженцам из других районов, пробирающимся через село, пытаясь скрыться от фашистов. «В те годы он улыбался реже, хотя по натуре был очень жизнерадостный. Помню, он редко плакал от боли или из-за всех тех ужасов, которые нас окружали. Мне кажется, он плакал только тогда, когда задевали его самолюбие… Многие из этих черт характера помогли ему в дальнейшей жизни, когда он стал летчиком и космонавтом, а сложились они в то самое время, в войну».

А потом трагедия пришла и в Клушино: немцы, мрачные, хмурые, в желто-бурой форме, срывали двери с петель, вламывались в дома, выволакивали местных жителей и безжалостно расстреливали. Если же требовалось экономить патроны, людей протыкали штыками или сгоняли в сараи, где сжигали заживо.

Один особенно мерзкий тип, рыжий баварец по имени Альберт, собирал севшие аккумуляторы немецких автомобилей, чтобы снова заполнить их кислотой и дистиллированной водой из своих запасов; кроме того, он чинил рации и другое оборудование, установленное на больших танках. Альберт сразу невзлюбил младших Гагариных — из-за битого стекла. Деревенские мальчишки делали что могли, разбивая бутылки и усеивая блестящими осколками асфальтовые и грунтовые дороги, а потом, прячась в кустах, с восторгом наблюдали, как у немецких грузовиков с боеприпасами и снаряжением лопаются покрышки и машины, вильнув, теряют управление. Альберт решил, что один из юных диверсантов — Борис. Как-то раз Борис играл с Юрием, и немец уселся на скамейку, чтобы за ними понаблюдать. Спустя некоторое время он предложил Борису кусочек сахара; положил его на землю, а когда Боря протянул руку, чтобы взять его, наступил мальчику на пальцы. «У него содрало кожу, так что Борька, понятно, завопил, — вспоминает Валентин. — А потом Черт, мы его так прозвали, схватил Борьку и повесил на шарфе на ветке яблони. Мама пришла и увидела, как Черт его фотографирует. Трудно об этом говорить…» Анна Тимофеевна бросилась на немца, и тогда он взялся за винтовку. В какой-то ужасный момент показалось, что он вот-вот выстрелит, но произошло чудо: командир окликнул его, и он ушел. К счастью, Черт сработал плохо, из шерстяного детского шарфа не получилось хорошей петли. Когда немец убрался подальше, Анна и Алексей сняли сына с дерева.

К тому времени Альберт и другие солдаты занимали весь их дом, так что Гагарины выкопали себе примитивную землянку. Сюда-то они и принесли обмякшее тело Бориса. Лишь силой воли, своей любовью они сумели вернуть ребенка к жизни. «Борис целую неделю провел в землянке, боялся выйти», — рассказывает Валентин. Он вспоминает, как Альберт нашел одну из немногих семейных драгоценностей Гагариных, граммофон, который надо было заводить ручкой, и как немец снова и снова крутил одну и ту же пластинку, надеясь выманить семью, скорчившуюся в своем грубом убежище. «Он открывал окно в нашем доме и на всю мощь запускал красноармейский марш. Видно, не знал, что это такое».

Вскоре после жуткой истории с яблоней Юрий стал упорно следить за Альбертом, ожидая, когда тот выйдет из дома. При каждом удобном случае мальчик пробирался к бесценному штабелю немецких танковых аккумуляторов и горстями сыпал в них землю или наливал реактивы для их заправки не в те отделения. Когда Альберт и его приятели возвращались, аккумуляторы выглядели вполне нормально, а утром водители патрульных танков заезжали, чтобы их забрать. Они обменивались с Альбертом рукопожатием, вскидывали руку в нацистском приветствии и уезжали, но к вечеру возвращались в бешенстве. Альберт подсунул им севшие батареи, кричали они. Большинство танковых командиров были офицерами СС, так что их неудовольствие было чревато весьма серьезными последствиями для всех — и для немцев, и для русских. «Их тяжело было утихомирить», — сухо замечает Валентин.

Однажды разъяренный Альберт после стычки с эсэсовцами решил отомстить мальчишке. Он разыскивал Юрия по всей деревне. Охоту пришлось вести пешком, поскольку проклятый ребенок запихнул картофелины в выхлопную трубу его армейской машины и та не заводилась. Черт промчался по всем землянкам, грозясь, что пристрелит Юрия, как только увидит. Видно, немецкому командованию надоели неработающие аккумуляторы Альберта — его перевели на другое место, а потому он так и не смог разделаться с мальчиком раз и навсегда.

Валентину вместе с восемью другими местными парнями, чтобы выжить, пришлось работать на немцев. «Правила были простые. В восемь утра начинаешь работу и либо помрешь, либо работаешь до тех пор, пока тебе не прикажут остановиться. Даже если ты наполовину срубил дерево и оно вот-вот свалится тебе на голову, изволь прекратить работу в ту секунду, как они тебе велели, а не то получишь палкой или прикладом». Потом немцы начали окапываться на зиму: им просто хотелось уцелеть, как, впрочем, и жителям деревни. То и дело возникала путаница: непонятно было, где враги, а где свои. Так, имелась одна особенно большая общая землянка, на триста-четыреста человек, но, кто ее соорудил, немцы или русские, неизвестно: ее одновременно использовали и те и другие. Валентин говорит: «Однажды утром прилетел чей-то самолет и сбросил на нее несколько бомб, по полторы тонны каждая, так считали немцы. Никто не знает, сколько при этом народу погибло».