Джеми Доран - Гагарин. Человек и легенда

Очевидно, Серегину ошибочно сообщили, что нижняя граница облачности проходит на уровне 1000 метров, на самом же деле она проходила гораздо ниже, на высоте 450 метров. Из-за мелких технических неполадок МиГа высотомер давал неверные показания, когда самолет находился в пике. Возможно, Серегин пошел на снижение сквозь облачность, считая, что высота самолета над землей вдвое больше, чем на самом деле: в полете соответствующая разница во времени составляет всего несколько секунд, но она может оказаться решающей. Хватило ли этих нескольких секунд видимости, когда они вынырнули из-под облаков, чтобы Серегин понял, что непоправимо теряет высоту? А если да, то почему он не приказал катапультироваться еще до того, как самолет врезался в землю? По словам Леонова, минимальная высота для безопасного катапультирования из МиГа составляет 200 метров, не такая уж непоправимо огромная величина, а удар самолета о землю «брюхом» позволяет предположить, что Серегин, может быть, еще рассчитывал набрать высоту, вот почему он не отдал приказ катапультироваться. К тому же, как все отлично понимали, если он и рассматривал возможность выброситься из самолета, сама эта процедура могла вызвать некоторые затруднения. Через два десятка лет после расследования Игорь Качаровский, опытный авиаинженер, написал Сергею Белоцерковскому о своих наблюдениях:

Как правило, на УТИ МиГ-15 летят курсант и инструктор. Инструктор сидит в заднем кресле. Переднее кресло расположено так же, как у одноместного боевого МиГ-15. Порядок катапультирования следующий: сначала выбрасывается инструктор с заднего кресла. Затем — пилот с переднего. Если же пилот выбросится первым, реактивная струя его катапультного механизма пойдет в задний отсек, и катапультироваться из него станет невозможно. Вместо того чтобы найти техническое решение получше, конструкторы пришли к «методологическому» решению, не думая о последствиях. Инструктор вынужден катапультироваться первым, что противоречит общечеловеческим этическим нормам 8.

Главная мысль Качаровского: никакой уважающий себя инструктор не захочет оставлять менее опытного пилота самостоятельно выживать в падающем самолете. Для инструктора это вопрос чести — сначала вытащить ученика из самолета, а потом уж заботиться о себе. Конструкция же УТИ МиГ-15 словно насмехалась над этой достойной традицией. Хотя Качаровский не может выдвинуть никаких доказательств, что катапультирование пытались произвести или хотя бы рассматривали такую возможность, он выдвигает страшную версию развития событий: «Легко себе представить ситуацию: Серегин, командир экипажа, приказывает Гагарину катапультироваться, но Гагарин понимает, что, спасая свою жизнь, подвергнет угрозе жизнь своего друга и наставника. Каждый думает не о себе, а о другом».

Качаровский, утверждает, что споря, кому первым катапультироваться, Гагарин и Серегин потеряли драгоценные секунды и потому в конце концов рухнули на землю. На самом деле это скорее эмоциональный, чем логический сценарий. Когда конструкторы УТИ МиГ-15 разрабатывали последовательность катапультирования, особого выбора у них не было. Такая последовательность применяется во всех двухместных реактивных машинах по всему миру, и причина тут очень проста. Если первым выбросится пилот, сидящий впереди, самолет под ним сместится чуть вперед, пока этот катапультировавшийся летчик будет лететь вверх. В те краткие доли секунды, пока он еще находится вблизи верхней части самолета, задняя часть кабины пройдет как раз под его катапультным креслом, что на несколько бесценных долей секунды перекроет пути отступления для заднего пилота. Более того, ракетная струя первого кресла прожжет крышу-фонарь в задней части кабины, и жизнь второго пилота окажется в серьезной опасности. Однако если второй пилот катапультируется первым, то другой летчик тоже сможет благополучно катапультироваться, так как в этом случае его реактивная струя пройдет над опустевшим задним креслом9.

Вопросам нравственности и морали здесь места нет. Для безопасного выхода из ситуации вполне достаточно, чтобы два катапультирования отделяло друг от друга полсекунды, даже меньше. Командир на заднем сиденье отдает приказ катапультироваться и тут же покидает машину. Курсант в переднем кресле выбрасывается чуть позже, но реагирует на приказ так быстро, что разница во времени тут вообще едва ли существенна.

Куда существеннее тот факт, что среди обломков нашли раму фонаря кабины. В современном реактивном истребителе пилот в случае опасности просто тянет за рычаг на своем кресле, и дальше сложные катапультные механизмы берут на себя заботу обо всем, в том числе и убирают фонарь. Если, в самом худшем случае, крыша не уберется как надо, сетка взрывных проводов, вделанная в плексиглас, расколет ее, чтобы кресло могло просто вытолкнуться наружу. Однако на старом МиГе пилоту сначала требовалось потянуть за рычаг слева, чтобы с помощью особой механической системы избавиться от крыши. Лишь тогда он смог бы катапультироваться. Очевидно, ни тот ни другой пилот не тянули за рычаг отделения крыши.

Но внутри рамы крыши-фонаря, найденной среди обломков, осталось не так уж много плексигласа. Почти весь прозрачный материал разбился, на месте аварии нашли только весьма незначительную его часть. Это было единственное материальное доказательство во всем расследовании, напрямую указывавшее на то, что, возможно, при аварии произошло какое-то воздушное столкновение. Если бы МиГ врезался в другой самолет, он получил бы гораздо больше повреждений в полете, они бы явно не ограничились разбитым фонарем. Отсутствие стекла заставляло предположить, что аппарат претерпел касательное столкновение с птицей или с подвесным инструментальным блоком случайного метеозонда. Таково основное объяснение аварии, на котором в конце концов остановилась комиссия. При этом она опиралась на одну-единственную улику — отсутствие плексигласа. Серегин и Гагарин потеряли контроль над самолетом, когда фонарь кабины разбился, и не смогли справиться с ситуацией.

Между тем КГБ проводил параллельное расследование, не содействуя ВВС и членам официальной комиссии, а скорее действуя против них. Доклад КГБ также фокусировался на простейшем из возможных объяснений, принятом комиссией на основании данных о разбитом фонаре кабины. Николай Рыбкин, один из следователей КГБ, позже — «эксперт по безопасности» [25] Николай Рыбкин — бывший заместитель руководителя Центра подготовки космонавтов и мэр Звездного. , знает все аспекты участия спецслужб в первых космических программах СССР. Он — среди немногих людей, которым предоставлен доступ к многотомному первоначальному докладу комиссии, даже сейчас погребенному в недрах Лубянки. Рыбкин замечает: «Отсутствие плексигласа на фонаре говорит о том, что перед аварией что-то должно было удариться о кабину. Птица ударилась бы спереди, а не сверху. Столкновение с самолетом вызвало бы гораздо больше повреждений. Ситуация с отсутствием стекла больше похожа на последствия столкновения с висячим инструментальным блоком метеозонда». Так, значит, выводы комиссии, возможно, верны? «Единственный неоспоримый факт — то, что стекло в фонаре кабины разбилось до того, как самолет рухнул на землю, — осторожно замечает Рыбкин. — Все прочее — лишь догадки. Только Гагарин и Серегин могли бы нам рассказать, что на самом деле произошло в тот день».