Джеми Доран - Гагарин. Человек и легенда

Рыбкин позволяет взглянуть на политику расследования шире: «Было несколько подкомиссий, каждая рассматривала свою область. Одна занималась техническим обслуживанием самолета, другая — подготовкой пилотов, третья — заправкой и установкой топливных баков, а четвертая изучала все медицинские вопросы. Имелась и еще одна подкомиссия, которая выясняла, на сколько вероятны саботаж или заговор из соображений мести. В те времена подобные вопросы входили в компетенцию КГБ». Проблема в том, что, как часто бывает с важными и политически значимыми расследованиями, эти пять подкомиссий совершенно не сотрудничали друг с другом. «В дело были вовлечены несколько крупных организаций, в КГБ были свои управления и отделы, и потому документы подкомиссий так никогда и не собрали в единое внятное дело, чтобы представить его главной комиссии. Причина — в том, что слишком много заинтересованных лиц действовали в интересах организаций, которые руководство страны могло счесть ответственными за аварию. Некоторые люди, нравится нам это или нет, подтасовали факты, чтобы спасти честь мундира. Я нашел доклад генерала Микояна, знаменитого человека, создавшего первый МиГ, и он пишет, что абсолютно не удовлетворен тем, как проводится расследование».

Работа комиссии абсолютно не удовлетворила и Алексея Леонова с Сергеем Белоцерковским. Они считали, что версия с метеозондом глубоко ошибочна. Леонов утверждает: он в точности знает, что произошло в тот день. «В этой облачности мимо МиГа Серегина и Гагарина пролетел другой самолет, очень близко, в десяти-пятнадцати-двадцати метрах. Спутной струей (завихрением воздуха от другого самолета) МиГ перевернуло, поэтому он потерял управление и разбился».

Версия Леонова об аэродинамическом вмешательстве другого самолета дает достоверное объяснение катастрофы, только вот со столь обыденной проблемой пилоты МиГа наверняка бы справились. Если 27 марта имела место спутная струя, то Серегин сумел бы стабилизировать самолет без особых затруднений. Генерал-майор Юрий Куликов, бывший начальник Службы безопасности полетов ВВС, подчеркивает, что МиГ-15 проходил интенсивные летные испытания в условиях искусственной спутной струи. На безопасной высоте любой опытный пилот способен вернуть самолету управляемость. В январе 1996 года Куликов дал интервью газете «Moscow News», где довольно резко указывал, что катастрофа объясняется главным образом «ошибкой пилота»: «Даже если Гагарин и Серегин попали в спутную струю, МиГ можно было вернуть к нормальной управляемости. Подобные потоки мало влияют на работу двигателя. Я хочу подчеркнуть, этот вывод — результат серии самых строгих испытаний… Гагарин был не совсем подготовлен для таких условий… Вы должны понять, что в то время означало имя „Гагарин“ для нашей страны. Это был символ победы социализма в космосе. Поэтому казалось, что Первый космонавт не может совершать ошибки»10.

Однако Куликов преследовал свои тайные цели, так как сам входил в состав следственной комиссии 1968 года, а кроме того, являлся одним из высших офицеров, отвечавших в то время за общий контроль воздушного движения. Примечательно, что он забыл упомянуть: ни МиГ-15, ни другие многочисленные самолеты, проверявшиеся на устойчивость к спутной струе, никогда не оснащались при этом отделяемыми топливными баками, потому что (и здесь военная логическая цепочка замыкается) такие баки запрещалось использовать при столь экстремальных маневрах. Попросту говоря, никому никогда не приходило в голову испытывать тренировочный МиГ-15 при самых жестких летных условиях и с отделяемыми внешними баками, поскольку это было бы слишком опасно даже для самого опытного пилота-испытателя.

По-видимому, завихрения воздуха от другого самолета, в которые попал бы МиГ с отделяемыми топливными баками (такой же, на котором летели Гагарин и Серегин), представляли бы более серьезную угрозу, чем предпочитал признавать генерал-майор Куликов.

Алексей Леонов идет еще дальше. Он настаивает: то был не просто вихревой поток от другого МиГа, а мощная сверхзвуковая ударная волна от новейшего истребителя. Она врезалась в самолет Гагарина и Серегина точно движущаяся кирпичная стена.

Леонов всегда был твердо уверен, что два взрыва, которые он услышал, приземлившись на своем вертолете в Кир-жаче, обозначали два разных явления. УТИ МиГ-15 был машиной быстрой, но далеко не сверхзвуковой. Туда, где стоял Леонов, отдаленный грохот, может быть, доносился и слабо, но он был убежден, что причина этих звуков — взрыв и переход звукового барьера. Следовательно, в тот же участок воздушного пространства, что и МиГ, наверняка вошел какой-то другой самолет, гораздо более скоростной. Но, когда Леонов попытался убедить в этом своих коллег по расследованию, «все попытки разбились, точно о невидимую стену. Я понимаю, ведь заместителя главкома [Куликова] включили в комиссию. К тому же именно он отвечал за безопасность воздушного движения в этом районе, и он мог нести ответственность [за события 27 марта], но на мои предположения он в своем докладе не обратил внимания, так как это могло принести ему неприятности».

Леонов очень переживал, что его никто не хочет слушать. Он был убежден: сверхзвуковой удар — не плод его воображения [26] Ср. рассказ Леонова в книге «Наш Гагарин», с. 217: «— Поворачиваем домой! — крикнул я пилоту. И тут над нами пронесся реактивный самолет. Прогремел, промелькнул и скрылся из виду. Потом вдалеке грянул взрыв…» . Очевидцы, находившиеся на земле близ зоны катастрофы, привели некоторые убедительные доказательства в поддержку леоновской гипотезы, но их свидетельства также не включили в окончательный вариант доклада. «Мало того, что я лично слышал эти звуки. Местных жителей опрашивали отдельно. И все они говорили, что видели дым и огонь, шедшие из хвостовой части какого-то самолета. А потом он поднялся в облака. Значит, процесс был обратный: Гагарин упал на землю, но другой самолет на большой скорости ушел вверх». Свидетелям показали таблицы определения самолетов по внешнему виду, и все они тут же выбрали характерный силуэт нового сверхзвукового реактивного истребителя Су-11, который совершенно не похож на старый МиГ-15. «Мы знали, что в этом районе могли находиться Су-11, но они не должны были летать на высоте больше десяти тысяч метров», — говорит Леонов.

«Дым и огонь», исходившие из задней части загадочного самолета, явно указывали на присутствие дожигателя, запущенного на полную мощность. Су-11 снабжались таким дожигателем (форсажной камерой) — новым техническим решением, специальным нагнетателем, внутри которого отработанные газы реактивного двигателя вновь воспламенялись, чтобы придать машине дополнительную тягу, особенно когда машина подходила к сверхзвуковому барьеру и преодолевала его. На полном ходу Су-11 мог почти вдвое превысить звуковую скорость. В старомодном МиГ-15, летавшем с дозвуковой скоростью, дожигателя не было.