Антонина Пирожкова - Я пытаюсь восстановить черты. О Бабеле – и не только о нем

Побыв неделю дома с мамой и братьями, я заскучала и вдруг решила съездить на недельку на Кузнецкстрой и повидать моих друзей из бывшего Тельбессбюро, главным образом АРэ, а также брата, который там работал. Маме особенно понравилось, что я увижу Игоря и расскажу ей о нем всё подробно: как выглядит, как питается, как живет. И я уехала на Кузнецкстрой.

Я никому не сообщила о своем приезде и, когда сошла с поезда, отправилась искать конструкторский отдел Кузнецкстроя, где должны были работать мои знакомые из Тельбессбюро. Придя в здание заводоуправления, я разделась и, оставив в гардеробной чемодан, пошла в конструкторский отдел, который располагался, как я узнала от гардеробщицы, на втором этаже. Увидев меня, несколько человек, которые раньше работали в Тельбессбюро, подошли ко мне, чтобы поздороваться. Когда мы работали в Томске, они стеснялись подходить ко мне, а здесь вели себя как знакомые, и я отвечала им тем же. Главный вопрос, который их волновал, — приехала ли я для того, чтобы здесь работать. Я ответила, что приехала в отпуск на несколько дней, чтобы повидать брата и знакомых. Из соседней комнаты вышел АРэ, очень удивился и явно обрадовался, полагая, что я приехала сюда работать. Мне было неудобно, что из-за моего появления поднялся такой шум. Я сказала, что зайду еще к концу рабочего дня, и отправилась осматривать площадку строительства.

Всё изменилось до неузнаваемости — так много было построено за последний год. Здание заводоуправления выглядело солидно, за ним тянулся целый ряд недавно построенных двухэтажных домов для инженерно-технического персонала. Эти дома располагались у подножия довольно высокого холма, на вершине которого была отгорожена часть леса и устроен парк с аллеями, эстрадой и скамьями.

На заводе шли работы по сооружению цехов, закладывались фундаменты под доменные печи и фундаменты зданий соцгорода. Каждый новый город, строящийся в нашей стране, назывался социалистическим городом. И на всех стендах площадки я увидела красочные объявления о том, что на Кузнецкстрой из Москвы приезжает Вахтанговский театр. В конце рабочего дня я пришла в конструкторский отдел. Я взяла чемодан и дождалась АРэ и Володю Кудрявцева, который сразу же заявил, что обедать мы будем у него и что Агочка нас ждет. Встреча с Агочкой была радостной, мы расцеловались. Во время обеда я узнала, что мой брат живет в рабочем общежитии в комнате, где вместе с ним проживает еще несколько человек, а АРэ живет в доме у подножия холма вместе с другим инженером. Володя Кудрявцев предложил мне занять комнату его помощника Малова, который вчера вместе с женой уехал в отпуск в Москву и оставил ему ключ. Тут же было решено, что мы покупаем билеты на представления вахтанговцев — для меня это было приятной неожиданностью. Поздно вечером Володя и АРэ проводили меня в комнату Малова. Постельное белье у меня было с собой благодаря заботам мамы, а чай, сахар, хлеб и что-то еще из еды дала мне Агочка.

Слух о моем приезде быстро распространился по заводоуправлению и, конечно, дошел до начальства. Начальником Кузнецкстроя был Франкфурт, а главным инженером — Казарновский. И уже на третий день моего пребывания на стройке меня просил зайти Казарновский, о чем мне сообщил АРэ. Когда я пришла, он стал уговаривать меня остаться работать на Кузнецкстрое, хвалил меня как инженера, сказал, что им очень нужен именно такой человек, знающий заводские конструкции и уже много сделавший для Кузнецкстроя. Я отказывалась, ведь у меня было направление на работу в НИИ Новосибирска и я не могла остаться. Во время нашего разговора зашел Франкфурт, познакомился со мной и тоже начал меня уговаривать: «Зачем Вам НИИ? Это же исследовательская работа, которая пригодится, быть может, в будущем, а не сейчас. А у нас работа живая, Вы будете видеть ее результат». Но я категорически отказалась и ушла.

Пока мои друзья работали, я отдыхала: читала, заходила к Агочке и слушала ее игру на пианино. Навестила брата Игоря, которого пришлось разбудить, так как застала его спящим после ночной смены. Узнала, как он живет, как питается, с кем дружит — всё это надо было потом рассказать нашей маме.

Октябрь был солнечный, сухой, настоящего снега еще не было, и я уходила в парк или в лес и гуляла там. Обедала часто вместе с АРэ и другими знакомыми в заводской столовой в отдельной комнате для инженеров и служащих. Еда была не очень-то вкусная. Но какое это имело значение, если вечерами мы все вместе шли на спектакли Вахтанговского театра — на «Принцессу Турандот» с Мансуровой и Завадским в главных ролях, на «Виринею» и «Разлом»? «Принцессу Турандот» я смотрела дважды, была потрясена игрой актеров и самим спектаклем. Дней через семь я решила уехать домой и пришла к начальнику железнодорожной ветки, чтобы взять билет до Кемерова. Но он мне сказал, что Франкфурт распорядился билета мне не продавать. (Железнодорожная ветка на Кузнецкстрой была в подчинении Франкфурта.) Я задохнулась от возмущения. Я думала, что могу попросить кого-нибудь другого купить мне билет, но оказалось, что это невозможно: билеты были именные, их выдавали по паспорту. Конечно, такое правило продажи железнодорожных билетов было принято не специально для меня. Некоторые мобилизованные на это строительство специалисты, попав в тяжелые бытовые условия, бежали обратно. И Франкфурт стремился их задержать. Но какое отношение это имело ко мне? Ведь я приехала просто в отпуск, а не по мобилизации на работу. Говорить с Франкфуртом было бесполезно, и я могла только возмущаться. Мои друзья мне сочувствовали, все говорили об этом как о насилии над человеком. Много беззакония творилось в те времена в нашей стране, где люди были бесправны.

Я пребывала в отчаянии, когда меня нашли журналисты — несколько человек из разных городов — и посоветовали мне попросить у начальства высокий оклад и отдельную комнату. Они полагали, что мне, только что окончившей институт, высокого оклада не дадут и отдельной комнаты тоже. Комнат катастрофически не хватало, в одну комнату селили по два, а то и по три человека. И начальству придется меня отпустить. По собственной инициативе я никогда не стала бы этого делать. Но уехать хотелось, и я пришла к Франкфурту и сказала ему всё, что мне советовали сказать журналисты. К моему великому удивлению, Франкфурт, выслушав меня, улыбнулся и сказал, что он согласен. Он даст мне оклад в 365 рублей — ставка старшего инженера — и отдельную комнату в только что отстроенном доме. И я проиграла. Вместо того чтобы настаивать на отъезде, я, по совету журналистов, выставила свои требования, а Франкфурт на них согласился. У меня уже не было другого выбора, и пришлось остаться.