Эугениуш Червиньский - Юность, опаленная войной

Почти годичное пребывание в партизанском отряде не прошло для меня даром. "Не все так трудно и страшно, как хотели бы это представить некоторые наши младшие командиры,- утешаю я себя.- Хуже всего, кажется, портянки, но в партизанском отряде бывало и похуже. А может, вначале и нужно так кричать, как старшина Мазурек?"

На первой утренней зарядке чувствую себя немного неуверенно, и это прежде всего потому, что я самый молодой солдат в роте не только по стажу, но и по возрасту. В партизанском отряде были в основном люди молодые, здесь же, наоборот, преобладают пожилые. Умываться бежим к ближайшему рву. Как тени нас сопровождают дежурный сержант и старшина роты.

- Быстрее! Быстрее двигайтесь! - покрикивают они по очереди.

Несмотря на это понукание, голова колонны останавливается, и мы поправляем портянки. Я прихожу к выводу, что перед утренней зарядкой их вообще не стоит наматывать, так как они сползают во время бега.

После умывания наводим порядок в помещениях. Это совсем не трудно, потому что там ничего нет, за исключением временных нар и чурбанов для сидения.

Солдатский день состоит из целого ряда построений. После зарядки мы идем на молитву. В течение десяти минут слышно только пение псалмов. В то время как одни подразделения начинают молитву, другие уже ее заканчивают. Наша рота располагается недалеко от батальонной кухни. И как только мы краем глаза замечаем, что кто-то марширует на завтрак, то спешим как можно быстрее закруглиться. С особым нетерпением ждет окончания молитвы рядовой Копер, портной. Не раз его ругали за проявление нетерпения, но Копер не обращает на это никакого внимания. У него свои заботы. Он беспокоится о судьбе семьи, которую оставил во Львове, о том, успеет ли перешить и подогнать все шинели и мундиры - ведь рот и батарей в полку много, а швейная машина в части только одна.

Построение на завтрак. Мы стоим в две шеренги. Идет утренняя поверка. Дежурный докладывает старшине о численности личного состава, а тот проверяет котелки и ложки. Проходит перед строем и посылает нескольких солдат мыть посуду.

- А где ваша ложка? - обращается он ко мне.

- Еще не получил, гражданин старший сержант.

- Писарь, принесите сюда ложку!

Через минуту писарь вручает мне деревянную, красиво расписанную ложку. Оказывается, она имеет большие преимущества: даже самую горячую пищу ею можно есть без опасения, что обожжешься.

После завтрака, во время построения на занятия, старшина представляет меня как вновь прибывшего командиру роты. В командире я узнаю подпоручника Алерса. Он здоровается со мной как со старым знакомым и расспрашивает об остальных раненых. Рота марширует на занятия, а мы с Алерсом садимся на лавке около его землянки и беседуем. Его интересуют подробности пребывания в госпитале, а меня - жизнь в роте. Наша память невольно возвращается к партизанским временам...

- Эти вояки,- говорит он,- в основном и пороха не нюхали. Причем большинство из них старички, у которых за плечами только горечь скитальческой жизни. Родом они из Западной Украины и Белоруссии, много силезцев и жителей Поморья, которые убежали от службы в вермахте. Теперь ты понимаешь, почему их нельзя погонять по-настоящему. Сразу запыхаются, закашляют и один за другим потянутся к Женьке. Такое войско не по мне...

- Что значит "потянуться к Женьке"?

- Да, ты ведь не знаешь. Это батальонный фельдшер... Он дает освобождение от занятий, и "отцы" вместо обучения убирают территорию. Иногда ходят собирать картошку. Ведь должны же они что-то делать...

- А молодых солдат разве нет?

- Двадцати - тридцатилетних очень мало. В других ротах вообще-то есть, но это в других...

Нашу беседу прерывает дежурный сержант. Он подходит строевым шагом и докладывает:

- Гражданин подпоручник, командир батальона майор Дроздов просит вас к себе.

- Хорошо, иду! - Алерс смотрит на меня и как бы в оправдание добавляет: Вероятно, Антон собирает командиров в связи с завтрашней стрельбой. Как вернусь, еще поговорим...

Провожаю его взглядом до тех пор, пока он не исчезает среди деревьев.

- Знакомы? - слышу сбоку.

На расстоянии нескольких шагов от лавки, на которой я сижу, стоит старшина роты. Вскакиваю и вытягиваюсь по стойке "смирно".

- Так точно, гражданин старший сержант, еще по партизанскому отряду,отвечаю я.

- Присядем. Мировой он парень. Любит армию. Не терпит растяп. Копер по гроб жизни его не забудет.

- Я, вероятно, тоже. Ой и задавал он нам работы! Во время обучения, прежде чем приказать, сам показывал, как надо делать, но зато потом требовал точного исполнения.

- Ребята боятся его, но и любят, Если только что-нибудь не досмотрю... Именно такого командира солдаты уважают, в огонь и в воду за ним пойдут. Ну, идем. Ты ведь должен получить оружие. А стрелять-то умеешь?

- Будьте спокойны, гражданин старший сержант. Неудобно хвастаться, но стреляю я метко. Именно подпоручник научил меня этому.

Входим в землянку, где находится ротный оружейный склад. Как только зрение привыкает к темноте, я различаю оружие, ровными рядами разложенное на плащ-палатках. Одна около другой лежат длинные винтовки с привязанными к шомполам тонкими штыками. Около стены стоят два ручных пулемета. Рядом лежат несколько десятизарядных СВТ. За ними ППШ - предмет особой зависти партизан- и еще какое-то оружие, бережно прикрытое несколькими номерами "Звыченжимы". Поднимаю одну из газет и замираю от восхищения, увидев снайперскую винтовку. "Такая бы мне подошла",- думаю про себя. Однако старшина не обращает внимания на мой восторг и приказывает расписаться за обыкновенную винтовку, противогаз и приборы для чистки оружия.

- Может быть, ту, с оптическим прицелом, гражданин старший сержант? несмело прошу я.

- Многого хочешь,- отвечает старшина.- Такие винтовки получают только лучшие стрелки, и то лично от командира роты. Не привередничай. Бери, что дают, и беги чистить.

- Так точно,- отвечаю я. Поворачиваюсь кругом и выхожу, задевая концом длинного ствола за низкий потолок землянки.

- Осторожно, а то мушку собьешь,- слышу я вдогонку.

Сажусь на мох и медленно начинаю чистить полученную винтовку, однако думаю при этом о той, с оптическим прицелом. Откуда-то из-за поворота до меня доносится пение:

Из-за гор и рек мы вышли на берег...

Прерываю работу и вслушиваюсь в мелодию незнакомой мне маршевой песни. Пение доносится все ближе, все отчетливее. Хорошо различаю слова, полные тоски по родной стране.

Да, там, за линией фронта, нас ждут. По ночам всматриваются в даль в поисках вспышек артиллерийских выстрелов - предвестников приближающейся свободы. "Когда мы придем туда?" - задумываюсь я под впечатлением солдатской песни.