Эугениуш Червиньский - Юность, опаленная войной

Лето в самом разгаре. Погода стоит прекрасная, но мы этого не замечаем. Каждый день полон для нас напряженного ожидания.

- Когда же мы наконец выступаем? - то и дело спрашиваем офицеров.

Однако никто не может дать нам точного ответа. К нам в батальон прибывают новые сержанты, только что окончившие дивизионную школу, и с энергией, свойственной выпускникам, принимаются обучать подчиненных. Иногда в моей землянке появляется Копер и рассказывает о новостях в пятой роте. Злится на нового командира отделения за то, что тот постоянно придирается к нему: за плохо застеленную постель, за недочищенную винтовку, даже за грязь под ногтями. Портному уже порядком надоела эта лагерная жизнь в лесу и возня с переделкой шинелей. Он мечтает о марше на запад, на родину.

Так проходит половина июля. С безоблачного неба буквально струится жар. В свободные минуты смотрю на возвращающиеся с полевых учений подразделения. На уставших лицах солдат пот смешивается с пылью, только радостно блестят белки глаз. Не щадят ребята сил, готовясь к предстоящим боям.

Боевая подготовка, конечно, важнее всего, но мы не забываем и о нашем внешнем виде. Стираем форму, подшиваем белые подворотнички,-а самое главное, пытаемся обновить наши потрепанные конфедератки. Для этого каждому необходима проволока. Даже колючую проволоку после удаления шипов можно вкладывать в фуражки. После такой переделки она изменяется до неузнаваемости.

Однажды в монотонную лагерную жизнь врываются резкие звуки трубы. Тревога! Грозно разносятся над лесом звуки сигнала. Роты бегом возвращаются с учебных плацов в места расположения. Работающие на кухне солдаты расходятся по своим подразделениям. Поспешно запаковываю свою канцелярию в ящик из-под патронов, складываю в вещмешок свои скудные пожитки - пару портянок, полотенце и мыло и выхожу из каптерки. Везде оживленное движение. Роты батальона в полном снаряжении почти бегом спешат в район сбора. Полевые кухни хозяйственного взвода с истинно тыловым воодушевлением готовятся к выезду. Лошади нервно переминаются в упряжке, беспрерывно поводя ушами. Достаточно громкого окрика капрала Германа, как одна из лошадей испуганно срывается с места, увлекая за собой дымящуюся кухню. Не привыкшая к упряжке, она мчится галопом вслепую...

- Стой! Стой, черт побери, куда тебя несет?! - неистово кричит капрал.

Но его призывы не помогают. Повозка цепляется за большую сосну, с треском лопаются постромки, полевая кухня падает набок, а из-под неплотно закрытой крышки выливается суп. Лошадь, безразличная к тому, что она натворила, спокойно щиплет траву.

Мы подбегаем к месту происшествия. Обжигая ладони, ставим кухню на колеса.

От батальона не осталось и следа, а его тылы все еще не могут двинуться с места. Время, которое особо ценится в армия, летит неумолимо.

- Ну, наконец-то,- с облегчением вздыхает командир хозяйственного взвода, когда проходит еще более десяти минут и тыловая колонна вытягивается на дороге. В этот момент до нас доносится сигнал отбоя.

- Пока учебная...- слышу голос капрала Германа.

Сажусь на пень и начинаю распаковывать канцелярию. Не успел я разложить свои бумаги, как меня вызывает командир взвода:

- Писарь! Быстро ко мне!

Я срываюсь с места и бегу в его сторону. И вот вижу красного как рак командира и вытянувшихся в струнку поваров.

- Куда же вы, черт побери, смотрели?! Недостаточно того, что из одного котла половина супа вылилась, так еще и каша пригорела! - распекает он провинившихся.

"Но что ему от меня-то надо? - лихорадочно соображаю я.- Ведь я не имею к этому никакого отношения..." Подхожу к поварам и слышу:

- Мы еще поговорим о пригорелой каше. А пока вместе с главным писарем вы должны навести порядок. И чтобы из котла гарью не пахло...

Стою как вкопанный, недоумевая, почему именно я должен мыть котлы. Повара, надев белые куртки, уже приступили к выполнению задания, а я все еще топчусь в раздумье.

- Чего ждете? - громко окликает меня хорунжий.

Я поворачиваюсь к нему и вижу, как он окидывает убийственным взглядом мою маленькую фигурку. И все-таки я набираюсь храбрости и спокойным, но вместе с тем решительным тоном заявляю:

- Гражданин хорунжий, я котлов чистить не буду. Кажется, вся кровь приливает к и без того красному лицу командира.

- Немедленно приступайте к работе! - кричит он.- Я вам покажу, что такое армия! Каждый сопляк будет тут распоряжаться. Этого только не хватало. Ну, чего еще ждете?!

- Гражданин хорунжий, я вступил добровольцем в армию не для того, чтобы мыть котлы и...- снова пытаюсь возразить я.

- Что вы мне здесь глупости плетете?! Здесь армия, а не партизанский отряд! Мойте котлы, или я вас отведу к командиру батальона майору Дроздову!

Какое-то время мы молча глядим друг на друга. Я вытягиваюсь по стойке "смирно", а сам думаю, что, может быть, все-таки следует взяться за работу и вымыть этот злосчастный котел. Но какой-то внутренний голос подсказывает: "Нет, не дай себя запугать. Ты ведь был уже под огнем, поэтому убеждай командира батальона, что твое место в строевом подразделении".

- Ну, вы еще пожалеете о своем ослином упрямстве! - нарушает молчание хорунжий.

- Я, гражданин хорунжий, согласен на любое, даже самое трудное задание, но не на мытье котлов.

- Чтобы через десять минут вы были с чистым подворотничком и в начищенных сапогах,- говорит уже спокойным голосом офицер.- Я отведу вас к командиру батальона.

- Слушаюсь!

Поворачиваюсь кругом и бегу чистить сапоги и пришивать подворотничок, который я приготовил ко дню вступления на родину. У меня дрожат руки от волнения и страха: мне предстоит впервые встретиться с майором Дроздовым, да еще объясняться, почему я не выполнил задания. "Может быть, меня посадят под арест?" - мелькает в голове тревожная мысль. К тому же я криво пришиваю подворотничок, перешивать его у меня уже нет времени, так как появляется командир и мы направляемся в штаб батальона.

Следую за хорунжим на расстоянии нескольких шагов. Будто осужденный, тяжело передвигаю ноги и упираюсь взглядом в его тщательно начищенные сапоги. Лес вокруг наполняется шумом возвращающихся подразделений. Слышится позвякивание котелков.

Приближаемся к штабной землянке. Около нее нервно ходит какой-то подпоручник и жадно затягивается дымом толстой самокрутки. Из землянки доносится чей-то голос, явно оправдывающийся. Мой хорунжий вступает в разговор с незнакомым мне подпоручником.

- Видишь ли,- жалуется подпоручник,- эти чертовы лошади налетели на противотанковую пушку. С ними-то ничего не случилось, а вот одного солдата из прислуги поранили. Не сильно, больше шуму наделали, ну и вызывает теперь командир батальона.