Захар Прилепин - Подельник эпохи: Леонид Леонов

Сценарий несколько видоизменил сюжет пьесы, появились батальные сцены, есть несколько других различий… Но Леонов, обычно очень щепетильный в отношении своего текста, здесь был полностью на стороне режиссера. Экранизация ему очень понравилась.

Тому были особые причины: «Нашествие», уже в силу наследования леоновскому тексту, кардинально отличалось от всей кинопродукции, как военной, так и послевоенной. Достаточно сравнить этот фильм с какой-нибудь забубенной ш т у к о й вроде «В шесть часов вечера после войны», снятой в том же 1944 году Иваном Пырьевым.

В фильме по пьесе Леонова, как и в самой пьесе, — сама атмосфера трагическая, предгрозовая, а затем — грозовая, черная, гнетущая. Чего стоит только финал, где мать и отец смотрят на повешенного сына.

Роом долгое время с гордостью вспоминал, как высоко Сергей Эйзенштейн оценивал «Нашествие». Что ж, Эйзенштейн знал толк в кино.

Однако на заседании художественного совета студии, снимавшей «Нашествие», писатель Борис Горбатов высказался против выпуска фильма на экраны. Аргументацию свою Горбатов почерпнул, видимо, из прежних многочисленных критических отзывов о леоновской прозе и драматургии. Ему, например, не понравилась сологубовщина и достоевщина, демонстрируемая некоторыми героями «Нашествия».

В защиту фильма выступил Константин Симонов, литературный вкус которого был, конечно же, много лучше, чем у Горбатова.

«Нашествие» выйдет на экраны в феврале 1945 года.

В 1946 году Сталинской премии II степени были удостоены режиссер-постановщик фильма Абрам Роом, актеры Олег Жаков и Василий Ванин.

С пьесой «Нашествие» и повестью «Взятие Великошумска» связан краткий, но бурный период популярности Леонида Леонова в США. В начале 1930-х там были изданы «Вор» и «Соть» (под названием «Советская река») и получили разнообразную — и любопытствующую, и скептическую — прессу.

Но всплеск массового интереса начался именно в 1944-м, когда американцы наряду с «Нашествием» неожиданно перевели и выпустили «Дорогу на Океан». В те годы это была, что называется, очень своевременная книга: по основной тональности все-таки радостная, пусть и со страшным финалом, — ее не мешало бы и в Советской России переиздать, но здесь до этого еще было далеко.

Имя Леонова в США, напомним, уже знали миллионы людей: это его обращения транслировали на всю притихшую страну по радио накануне открытия Второго фронта. Очевидно, что решение о входе в войну было принято еще до обнародования писем Леонова — но в числе прочего и с помощью голоса русского писателя американское правительство делало свое решение легитимным пред народом США.

Рекламный текст на обложке «Дороги на Океан» содержал как типично американские благоглупости про то, что Курилов — «родной брат Дмитрия Карамазова» (зря не самого Достоевского), так и очень дельное замечание о том, что роман предшествовал «рождению новой религии, которая сделала чудо Сталинграда».

«Дорогу на Океан» с восторгом приняли американские «левые», которые были сильны и многочисленны в те годы, как никогда позже, и с понятным смятением восприняли консерваторы. Еще бы: ведь в «Дороге на Океан», помимо рождения новой религии, в отдельных фантастических главах описывалась еще и мировая революция. Мало того, Советская Россия военным путем там одерживает победу над США.

Посему и заголовки у критических рецензий были говорящие сами за себя: «Завтра — весь мир!», «Таковы мечты России?».

Дискуссия разгорелась не скучнее, чем в 1936-м в СССР. «Нью-Йорк таймс» одну за другой публикует рецензии — в одной восторг, в другой гнев; о романе пишут в десятках провинциальных газет. Издание «Чикаго сан» называет «Дорогу на Океан» русским шедевром.

Новые рецензии на леоновский роман в США будут выходить вплоть до середины 1950-х!

А пока, в виду того, что американский тираж «Дороги на Океан» разошелся замечательно быстро, в 1946-м в Нью-Йорке издадут «Половчанские сады» (в сборнике «Семь советских пьес») и отдельным изданием «Взятие Великошумска», под названием «Колесница гнева».

«Героем этого романа является стальное чудовище: 34-тонный танк, — напишут американцы. — Леонов — писатель, одаренный выдающимся талантом, и роман его написан в самых лучших традициях».

Как и в случае с «Дорогой на Океан», выйдет пышная кипа разнообразных и разноречивых рецензий, из которых впору составить отдельную книгу; по горячим следам Второй мировой «Взятие Великошумска» получит своего американского читателя, удивленного и завороженного русским эпосом.

Однако стремительный и близкий к триумфальному въезд Леонова в американскую литературу завершится столь же быстро, как начнется. И далеко не по литературным причинам.

В марте того же 1946-го в Фултоне Черчиль произнесет речь, которая положит начало «холодной войне». И США, как мы знаем, станет в ней главным противником Советской России.

В Америке начнется жесткая борьба с собственным «левым движением». Что до советских писателей — вход для них будет строго ограничен; настанет пора публикации литературы исключительно антисоветского толка. Леонову на американские книжные рынки путь будет заказан.

Американская история Леонида Леонова получит продолжение лишь в 1960-м, когда там переиздадут роман «Вор», причем, напомним, в первой редакции.

После «Вора», вплоть до начала смуты в России в конце 1980-х, американцы будут периодически издавать Леонова и переведут все его сочинения, но это уже будет не столь жаркий, как в сороковые, а достаточно, что называется, вежливый интерес.

30 апреля 1945 года в газете «Правда» будет опубликована очередная статья Леонида Леонова «Утро Победы»:

«Германия рассечена. Зло локализовано. Война подыхает.

Она подыхает в том самом немецком рейхе, который выпустил ее на погибель мира. Она корчится и в муках грызет чрево, ее породившее. Нет зрелища срамней и поучительней: дочь пожирает родную мать. Это — возмездие».

Леонов станет одним из свидетелей исполнения этого возмездия: в сентябре 1945-го он посетит Дрезден и Люнебург, присутствуя в качестве корреспондента «Правды» на процессе над палачами из Бельзенского концлагеря, а в ноябре и декабре того же года — Нюрнберг.

Отзывы об увиденном он оставит крайне жесткие. О немцах во время первой поездки Леонов пишет если не с ненавистью, то с искренним презрением и брезгливостью: «Есть такая заштатная провинция в северо-западной Германии близ Гамбурга, под названием Люнебург. <���…> Сюда бежали со своими семьями гамбургские негоцианты. <���…> Это они чинно гуляют здесь со своими фрау, это их кроткие детки бесшумно шалят на улицах, и даже мухи здесь летают особые, мелкие благовоспитанные мухи, не оставляющие следов на домашних предметах. Зато и скука в Люнебурге настоящая, немецкая, похожая на газовое удушье».