Захар Прилепин - Подельник эпохи: Леонид Леонов

В несколько заездов он проведет на фронте более пяти месяцев.

Его минуют смертельные опасности, но потеря случится дома: 12 февраля 1943 года умирает его тесть, Михаил Васильевич Сабашников. Во время одной из бомбежек бомба попала в дом Сабашниковых, и Михаилу Васильевичу перебило обе ноги. Последние месяцы своей жизни и сам Сабашников, и его жена Софья Яковлевна жили в доме Леоновых.

В перерывах между поездками на фронт Леонов много и упрямо работает.

В апреле 1943 года в «Новом мире» выходит новая пьеса Леонова — «Лёнушка», в наименовании которой различим поздний отсвет имени Лёна — так писателя звали в детстве. Пьеса, впрочем, о русской девушке, о партизанах, о предательстве, подлости и дезертирстве, возможных даже на самой святой и самой народной войне.

В этом смысле несколько странно звучат сказанные позже слова Александра Исаевича Солженицына о том, что «…в Советском Союзе в войну дезертиров были тысячи, и даже десятки тысяч, о чем наша история сумела смолчать».

Наверное, литература — это тоже история, и у Леонова появляются в двух пьесах не один и не два, а целая галерея дезертиров.

Вслед за пьесой Леонов пишет два письма «Неизвестному американскому другу»: пронзительную публицистику о необходимости открытия Второго фронта.

Слова Леонова передают крупнейшие радиостанции тринадцати американских штатов; письма его слушают более десяти миллионов человек одновременно. После трансляции Леонову присылают из США двести с лишним писем — по крайней мере, именно столько прошло сначала американскую цензуру, потом советскую. (Летом 1943-го Леонов с хорошей иронией напишет в письме тому самому Самойлову, врачу, прототипу Таланова: «Так что если Второй фронт откроется, за Вами поллитра».)

19 марта 1943 года Леонов получает Сталинскую премию за пьесу «Нашествие».

27 мая в Москве в Малом театре триумфально проходит столичная премьера этой пьесы.

2 апреля 1943 года газета «Известия» публикует письмо Леонова следующего содержания:

Дорогой Иосиф Виссарионович!

Я счастлив был узнать о высокой оценке моего труда. Присуждение Сталинской премии за пьесу «Нашествие» дает мне, русскому писателю, глубокую радость, что и моя скромная работа пригодилась народу моему в его исполинской схватке с врагом за свободу, честь и достояние.

Я вношу сумму премии 100 000 рублей в фонд Главного Командования на воздушные гостинцы извергам, доставившим столько горя моему Отечеству.

И ниже в «Известиях» ответ:

Примите мой привет и благодарность Красной Армии, Леонид Максимович, за Вашу заботу о Вооруженных силах Советского Союза.

Вождь, отвечая Леонову, дает понять всем иным прошлым и будущим лауреатам, кто у нас тут представляет собой образчик идеального лауреатского поведения.

Литературные позиции Леонова после такой «переписки» невероятно укрепляются.

25 июня Леонов забирает семью из Чистополя.

Они возвращаются в столицу, отбросившую неприятеля от своих ворот.

24 августа в «Правде» выходит очередная статья Леонова «Поступь гнева». Через несколько дней он уже встречается с коллективом Горьковского драматического театра по поводу очередной постановки «Нашествия».

Ничего не предвещает совсем близкого несчастья.

18 сентября 1943 года Леонов узнаёт об аресте Сергея Михайловича Сабашникова, родного брата жены, Татьяны Михайловны.

Сабашникову было сорок пять лет, он работал руководителем кооперативного товарищества «Сотрудник» Управления промкооперации при СНК СССР и попал за решетку с крайне серьезным обвинением в измене родине и контрреволюционной агитации.

То, что Леонов описывал и хотел изжить в своих пьесах, ворвалось прямо к нему в дом. У Сабашникова, впрочем, дело было куда серьезнее: рассматривалась версия, что он якобы готовил покушение на Сталина. И Сабашникова, в отличие от Федора Таланова, освобождение не ждало.

Годы спустя в «Архипелаге ГУЛАГ» упомянутый выше Солженицын уверенно напишет о судьбе прорабатываемых и подозреваемых:

«На улице их не узнают, ни руки не подают, не кивают. Тем более в гости не зовут. И не ссужают деньгами. В кипении большого города люди оказываются как в пустыне.

А Сталину только это и нужно! А он смеется в усы, гуталинщик!

Академик Сергей Вавилов после расправы над своим великим братом пошел в лакейские президенты. (Усатый шутник в издевку придумал, проверял человеческое сердце.) А.Н.Толстой, советский граф, остерегался не только посещать, но деньги давать семье своего пострадавшего брата. Леонид Леонов запретил своей жене, урожденной Сабашниковой, посещать семью ее посаженного брата С.М.Сабашникова».

Мы не беремся разбираться с ситуацией академика Вавилова и графа Толстого, но вот по поводу Леонова надо сделать несколько замет.

Мы обратились с просьбой прокомментировать слова Солженицына не к потомкам Леонова, которые могут быть и пристрастны, а в семью Сабашниковых, многие из которых лично помнят те времена, а вот с Леонидом Леоновым и его семьей давно не связаны.

Родственники репрессированного Сабашникова пожимали плечами: «У нас все знают, что это неправда — описанное Солженицыным. Татьяна Михайловна — на средства, естественно, самого Леонова — со второй женой Сергея Михайловича долгие годы собирали и передавали посылки заключенному, помогали, ходили туда, стояли в очередях… Естественно, Леонов не ходил туда сам. И что? Никакого его запрета жене на общение с семьей не было».

Но главное, что опровергает сказанное Александром Исаевичем, — тот факт, что Леонов в принципе не мог запретить жене общаться с семьей Сабашникова, потому что мать заключенного, Софья Яковлевна, жила в доме Леонова! И в 1943-м, и в 1944-м, и в 1945-м… Как он мог запретить с ней общаться своей жене?

Хотя, глядя из нынешнего времени, мы, безусловно, должны понимать, сколь двусмысленно было положение Леонова: вчерашний лауреат Сталинской премии, которому вождь лично отвечает на страницах всесоюзной печати, приютил в своем доме мать изменника родины, тем более что и жена писателя — родная сестра этого самого контрреволюцонера!

Мало того что приютил — он его еще и, что называется, «греет»!

То, что позволил себе написать Солженицын, — это, прямо скажем, некрасивый навет.

Сабашников просидит очень долго — девять лет, и все эти годы Леоновы будут помогать ему. О чем сам Сабашников, впрочем, мог и не знать.

Такая пристрастность и такая истовая уверенность Солженицына несколько удивительна.

Но с другой стороны, есть определенная тенденция, с которой он в крайне жесткой форме оценивал деятельность четырех крупнейших художников того времени: Горького («Сталин убивал его зря, из перестраховки, он воспел бы и 1937 год»), Алексея Толстого, Шолохова (первую книгу о том, что Шолохов якобы является плагиатором в «Тихом Доне», благословил, как все знают, именно Солженицын) и вот Леонова.