Андрей Кручинин - Адмирал Колчак. Жизнь, подвиг, память

Забежим немного вперед. Даже крупные неудачи на фронте, даже случаи массовых переходов на сторону противника в войсках Верховного Правителя весной – летом 1919 года не надломили духа остававшихся в строю до тех пор, пока генералитет и офицерство сохраняли дисциплину, пока продолжалось организованное «сверху» сопротивление противнику. И напротив, когда войсковые командиры – от недавних героев Гайды, Зиневича, Ивакина, да и Пепеляева, до безымянных поручиков и штабс-капитанов – начали попытки вмешиваться в политику и делать вооруженную силу, находившуюся в их распоряжении, фактором не только боевым, но и внутриполитическим, – произошла катастрофа. Армии Колчака были, без сомнения, потрясены фронтовыми неудачами, но поставили крест на борьбе многих тысяч, еще стоявших под ружьем, тыловые мятежи, которые взорвали тыл изнутри, зачастую – под руководством офицеров, еще не снявших русские погоны (пожалуй, в этом смысле «политические» компоненты борьбы оказались на Востоке более значимыми, чем, скажем, на Юге, где генерал Деникин сумел до конца удержать свои войска и их начальников в повиновении).

Впрочем, список «погрешностей» адмирала Колчака, усердно составлявшийся как современниками, так и позднейшими авторами, далеко не исчерпывается перечисленным. Парадоксальным образом в вину Александру Васильевичу начинают ставить и то, что он был-де «слишком честен», а неприемлемость для Колчака большевицких методов «ораторского спектакля пустых обещаний» почему-то комментируется с «сожалением». Следует признаться, что мы не разделяем этих сожалений и честность адмирала считаем не его недостатком, а преимуществом; с точки зрения же «реальной политики» Колчак, его правительственные и агитационные органы, по нашему мнению, дали неплохой пример, как апелляция к высоким человеческим чувствам может сочетаться с пониманием того, что природе человека присущи чувства не только высокие, но – слишком часто – и меркантильные.

Материальные интересы солдат сражающейся армии учитывались в утвержденном Колчаком постановлении Совета министров от 14 марта 1919 года, которое предписывало «предоставить военнослужащим Русской армии и флота, принимавшим участие в борьбе за возрождение России… преимущества и льготы по земельному и хозяйственному устройству в местностях, предназначенных для водворения переселенцев» (те же преимущества предоставлялись и семьям убитых). Верховным Правителем устанавливалось «преимущественное перед всеми остальными лицами, в течение десяти лет со дня издания сего закона, право устройства на всех открытых для водворения переселенческих участках» и «исключительное, в течение того же срока, право устройства на особых участках, предоставленных Министерством Земледелия для устройства только названных воинов и их семей». Земля передавалась «на праве собственности», а предоставляемые льготы включали приобретение с двухлетней рассрочкой «предметов сельско-хозяйственного и рабочего оборудования» из запасов министерства земледелия и бесплатное получение казенного леса, если на отведенных участках леса для построек не хватало. Напротив, трусливый солдат и тем более сознательный предатель подлежали наказанию, о чем гласил приказ Колчака от 14 мая:

«1) Все движимое имущество сдавшихся добровольно в плен или перешедших на сторону противника, а также лиц, добровольно служащих на стороне красных, конфисковывать в пользу казны.

2) Собственную землю лиц тех же категорий конфисковывать в распоряжение Правительства и передавать для удовлетворения нужд солдат и их семей, пострадавших во время настоящих военных действий.

3) Во время ведения операции упомянутых выше предателей и изменников в плен не брать, а расстреливать на месте без суда; при поимке же их в дальнейшем будущем [ – ] арестовывать и предавать военно-полевому суду».

Та же логика – верные своему долгу должны поощряться за счет противника – звучит и в указе Верховного Правителя от 21 июня, изданном после подавления значительных очагов красной партизанщины: «Государственные земли, входящие в состав наделов селений Тасеева Канского уезда и Степно-Баджейского Красноярского уезда Енисейской губернии, изъять из пользования крестьян названных селений и обратить в земельный фонд, предназначенный для устройства воинов в порядке закона 14-го марта 1919 года».

Сочетание моральных и материальных способов влияния на подчиненных видим мы и в действиях Колчака в октябре, накануне катастрофы, по отношению к солдатам Воткинской дивизии, в значительной степени состоявшей из добровольцев – рабочих Воткинского завода (аналогичный состав имела и Ижевская дивизия). Во время поездки на фронт, оказавшись в расположении Воткинцев, адмирал обратился к солдатам с укором: «Я должен сказать вам откровенно, что в последнее время ваша былая слава померкла. Я давно не слыхал о вашем участии в боях. Между тем ижевцы, ваши родные братья, за последнее время участвовали в ряде боев и показали такую доблесть, что я везу им георгиевское знамя. Я хотел бы, чтобы и вы не отставали от них» (нам непонятно, почему Гинс – свидетель этой речи – почувствовал в ней «какую-то деланность и холодность»). Но наряду с этим упреком, постановлением Совета министров от 31 октября, утвержденным Колчаком, предписывалось «во внимание к особым заслугам, оказанным Воткинцами Родине, выдать на каждого эвакуировавшегося служащего, мастерового или рабочего Воткинского завода пособие… исходя при его исчислении из расчета шестисот рублей за каждый месяц, в течение коего тому или иному служащему, мастеровому или рабочему не было предоставлено работы»; таким образом, боевыми делами Воткинцев-добровольцев было заслужено поощрение и их землякам-беженцам.

В одном из процитированных нами документов уже прозвучали зловещие слова «в плен не брать», вообще считающиеся одним из лейтмотивов «беспрецедентных по жестокости» гражданских войн. Эту точку зрения как будто подтверждают и воспоминания Гинса, так передававшего слова адмирала: «Гражданская война должна быть беспощадной. Я приказываю начальникам частей расстреливать всех пленных коммунистов. Или мы их перестреляем, или они нас. Так было в Англии во время войны Алой и Белой розы, так неминуемо должно быть и у нас, и во всякой гражданской войне». Здесь следует оговориться, что даже по советским данным численность коммунистов в рядах трехмиллионной Красной Армии к тому моменту составляла 121000 человек, то есть всего 4 % (на всех фронтах и в тылу), – может быть, потому, что само членство в партии являлось сознательным выбором, присоединением к лагерю разрушителей России, и зачисляли туда с большим разбором. Но если возмездие за такой выбор было с точки зрения Александра Васильевича хотя и суровым, но справедливым и, кажется, единственно возможным, – то гораздо менее осмысленной и целесообразной представляют обычно его политику по отношению к основной массе красноармейцев и красных командиров, в том числе бывших офицеров-«военспецов».