Андрей Кручинин - Адмирал Колчак. Жизнь, подвиг, память

Адмирал Смирнов соотносит распоряжение о немедленном отъезде с еще одной тревожной новостью: «Однажды вечером мы получили известие, что наша организация раскрыта Керенским. На другой день Адмирал Колчак получил собственноручное письмо от Керенского с приказанием немедленно отбыть в Америку». Почти в унисон звучит и рассказ Бермондта: им якобы «были получены сведения от своей разведки (? – А.К.), что на работу адмирала Колчака обращено внимание, и революционные круги решили ее пресечь, арестовав Его Превосходительство и всех его сотрудников, в том числе и меня». Дальнейшее мемуарист изображает так: «На открытое выступление адмирал не согласился, считая преждевременным и обреченным на неуспех, а поэтому, воспользовавшись предложением американцев поступить к ним на службу, уехал в Америку». Однако этот рассказ вызывает некоторые сомнения…

Заметим, например, что упоминавшийся выше Миронов, по долгу службы «революционного жандарма» [42] Так он называл себя сам. занимавшийся дотошным расследованием любых намеков на «контрреволюцию», никакой «организации Колчака» не упоминал. Можно объяснить это поздним вступлением Миронова в должность – на следующий день после отъезда адмирала из России, – но и тогда кажется странным, что революционная власть, готовая пойти на неизбежный скандал в случае ареста такой известной всей России личности, как Колчак, удовлетворилась бы его отъездом и проявила снисходительность к остальным участникам «организации», которая, если верить Смирнову и Бермондту, представлялась Керенскому столь опасной.

Более того – начинает выглядеть сомнительным и даже подозрительным поведение самого Бермондта, явившегося с предупреждением об угрозе ареста и требованием «открытого выступления». При этом оценка Колчаком сил, которые могли бы стать под его начало, как недостаточных и отказ от немедленной авантюры представляются совершенно оправданными, вовсе не свидетельствуя о нехватке у адмирала решительности или даже храбрости для таких действий. Усомниться в готовности Александра Васильевича к рискованным (но осмысленным!) поступкам не дают и воспоминания подполковника Л.Н.Новосильцова, возглавлявшего офицерский союз и в июне (примерно 24–28-го числа) поднесшего адмиралу – взамен выброшенного им в море – Георгиевское оружие с надписью «Рыцарю чести от Союза офицеров Армии и Флота». Но после этого подполковник еще раз посетил Колчака, теперь уже – «для совершенно секретной беседы»…

«Он интересовался, – рассказывает Новосильцов, – чтó, собственно, сделано, – какие планы. Говорил, что если надо, то он останется, но только если есть что-либо серьезное, а не легкомысленная авантюра. Я должен был ему объяснить, что серьезного пока еще ничего не готово, что скоро ничего ожидать нельзя. Я посоветовал ему уехать, а затем вышло так, что Керенский предложил ему уехать чуть ли не в одни сутки. Колчак соглашался даже перейти на нелегальное положение, если бы это было надо, но надобности скоро не предвиделось, в Америке он мог принести больше пользы, и он уехал».

Итак, создается даже впечатление, что руководство Союза офицеров Армии и Флота, вынашивавшее планы обуздания анархии и установления военной диктатуры, фактически предпочло отстранить Колчака, очевидно, во имя своего «кандидата» – генерала Корнилова. Нельзя сказать, правда, чтобы «корниловцы» (которые, собственно, и были заговорщиками и подлинными игроками в политической игре в значительно большей степени, чем сам генерал, чье окружение они составляли) полностью отвергали адмирала и не связывали с его именем никаких расчетов. Колчака видели морским министром в проектировавшемся «кабинете Корнилова», а накануне общественно-политического кризиса, разразившегося в августе, в Ставке Верховного Главнокомандующего «был набросан проект Совета народной обороны» во главе с Корниловым и при участии генерала Алексеева, адмирала Колчака и представителей «революционной демократии» – А.Ф.Керенского, Б.В.Савинкова и комиссара Временного Правительства при Ставке, штабс-капитана М.М.Филоненко: «этот Совет обороны должен был осуществить коллективную диктатуру, так как установление единоличной диктатуры было признано нежелательным». Однако, как бы то ни было, становится очевидным, что в «корниловских» кругах Александр Васильевич почитался лишь потенциальным сотрудником, весьма ценным, но не более того.

С другой стороны, по свидетельству Деникина, окончательная консолидация государственно-мыслящих сил вокруг генерала Корнилова произошла только после его назначения Верховным Главнокомандующим (18 июля), то есть менее чем за десять дней до отъезда Колчака из России (27 июля). До этого же, в течение месяца с лишним пребывания адмирала в Петрограде, он был фигурой вполне самостоятельной, и потому, рассуждая о нереализованных вариантах развития событий, следует не столько подозревать в Колчаке некоего «резидента» «корниловской партии» и строить предположения, «как бы сложилась судьба Александра Васильевича, окажись он в августе 1917 г. в Петрограде? И как бы сложилась судьба России, если бы к моменту выступления Корнилова в столице находился решительный лидер, авторитетный в войсках?», сколько предполагать возможность выдвижения и поддержки именно его как потенциального диктатора со стороны кого-либо из тех, кто позже склонился к «корниловской ориентации».

И в любом случае бесспорно одно: создававшаяся вокруг Колчака атмосфера, независимо от наличия у него реальных союзников и сотрудников или готовности к немедленным действиям, делала его крайне опасным в глазах Керенского. А министр-председатель уже утрачивал, похоже, способность к рациональному мышлению и ставил перед собою задачу, главным образом, сохранения в собственных руках той призрачной власти, которой еще обладало Временное Правительство. И потому бессмысленна ложная многозначительность намеков, подчас звучащих в рассказе об отъезде Колчака в Америку: «Временное правительство отправляет его с некой до сих пор не вполне ясной миссией в США (официально речь шла всего-навсего об “обмене опытом” в минном деле, но по меньшей мере странно, что подобная роль предоставляется одному из ведущих адмиралов…)». На самом деле Керенский уже был готов к проведению самоубийственной политики, достигшей апогея в августе и предопределившей бесславный конец «февральской» власти; а адмирал, уехав заграницу, проницательно сформулирует сущность своей «миссии»: «… Мое пребывание в Америке есть форма политической ссылки, и вряд ли мое появление в России будет приятно некоторым лицам из состава настоящего правительства…»