Андрей Кручинин - Адмирал Колчак. Жизнь, подвиг, память

Итак, Александр Васильевич пришелся не ко двору практически всем, кто в тогдашней России пытался вести «большую политическую игру». И если правительство просто выталкивало его из страны, то и государственно-мыслящая оппозиция не сделала попыток удержать прославленного адмирала. Быть может, Новосильцов и его единомышленники считали, что два хорошо известных имени – Корнилова и Колчака – повредят зарождающемуся движению, вызывая соперничество и внутреннюю рознь в его рядах, и такие рассуждения были бы вполне правдоподобными; однако при этом не учитывалось, что при неизбежном для военного человека честолюбии, присущем обоим вождям, ни один из них не был им захвачен всецело и отнюдь не стремился любою ценой заполучить верховенство. А кроме того, внутренняя готовность Колчака к решительным действиям, как видно сейчас, гораздо более соответствовала обстановке, чем упорная лояльность Корнилова по отношению к Временному Правительству. Лояльность через месяц окажется пагубной, но пока этого еще никто не предвидит…

Путь в Америку был избран через Англию, где Александр Васильевич собирался ознакомиться с достижениями британского флота. Капитан 2-го ранга Лукин утверждал, что в английском посольстве Колчака убедили ехать под чужой фамилией: «вокруг вашей миссии много шума, и немцы смогут перехватить вас». «Адмирал согласился, – продолжает Лукин, – и хорошо сделал. Тот пароход, на котором миссия должна была следовать из Христиании [43] Столица нейтральной Норвегии. Ныне – Осло. в Англию, но на который не поспела, был задержан в Немецком море германской подводной лодкой и миноносцами. Немцы по списку вызывали русского адмирала Колчака, лейтенанта Безуара, Мезенцева и друг[их] [44] В состав «Русской морской комиссии в Американском флоте», кроме Колчака и Смирнова, входили капитан 2-го ранга Д. Б. Колечицкий, старшие лейтенанты В. В. Безуар и А. М. Мезенцев и лейтенанты И. Э. Вуич и В. С. Макаров (сын прославленного адмирала). …» Конечно, все это слишком похоже на эпизод из авантюрного романа, но считать ли его фантастическим, если даже на заседании Временного Правительства (!) сам Керенский и управляющий военным министерством Б.В.Савинков потихоньку советовали генералу Корнилову не касаться важных оперативных вопросов, «так как в числе Министров есть люди ненадежные и неверные»?!

Как бы то ни было, путешествие Колчака и его сотрудников прошло без приключений. Состояние адмирала в эти дни, судя по черновикам его писем, продолжает оставаться довольно сложным: к настоящей боевой работе он пока не стал ближе, дарданелльская операция все более и более отодвигается в область предположений, Колчак начинает сомневаться – «Что, если американцы не будут действовать активно своим флотом? Root и Glenon ведь не выражают мнение всех U[nited] S[tates] of A[merica]», – и мысли свои на этот счет характеризует как «мрачные». И все же настоящая военная обстановка действует на него благотворно: он совещается с первым морским лордом адмиралом Дж. Джеллико, летает на новейших гидросамолетах, которыми искренне восхищается, и внутреннее напряжение как будто несколько ослабевает, хотя в глубине души боль все еще сохраняется («невольно является зависть к людям, которые действительно ведут войну и работают для своей родины…»). Александр Васильевич уже рассуждает (хочется сказать – с усмешкой) о жизни морского угря, просит Анну Васильевну о поручениях по части покупок для нее «полезных и необходимых вещей, которых теперь нет у нас в России», с наслаждением погружается в воспоминания – «неужели не сон сад Ревельского Собрания, белые ночи в Петрограде…» Его черновики этого периода похожи на дневниковые записи, и иногда их так и называют; но все-таки это черновики писем, и писем, предназначенных к отправке в Россию через посредство официальной дипломатической почты, – и именно потому мы лишены свидетельств о том, как Колчак воспринял известия о событиях, произошедших на родине в конце августа.

А события имели чрезвычайную важность. В условиях сохраняющейся напряженности и ожидания большевицкого выступления в столице Временное Правительство как будто опять начало склоняться к принятию решительных мер. Поздним вечером 24 августа Савинков в Ставке Верховного Главнокомандующего говорил генералу Корнилову о недостаточной надежности петроградского гарнизона и просил «отдать распоряжение о том, чтобы 3-й конный корпус был к концу августа подтянут к Петрограду и был предоставлен в распоряжение Временного Правительства». «Конечно, необходимо действовать самым решительным способом и ударить так, чтобы это почувствовала вся Россия», – поддержал Савинкова приехавший вместе с ним полковник В.Л.Барановский, «начальник кабинета военного министра» и зять Керенского.

Казалось бы, военные могли рассчитывать на правительственную поддержку; но уже 27 августа министр-председатель, в состоянии, близком к невменяемости, перепуганный поступающими из сомнительных источников слухами о «стремлении Корнилова к диктатуре», обвинил Верховного в попытке переворота, а находившиеся вблизи столицы войска (для их возглавления приехал Крымов с полномочиями командующего армией) – объявил мятежными. Начав искать союзников, Керенский фактически реабилитировал июльских мятежников-большевиков, попустительствуя развернувшемуся вооружению их сторонников. До 28 августа Корнилов пытался решить конфликт переговорами и лишь затем заявил, что более не подчиняется распоряжениям обезумевшего правительства. Однако, не будучи подготовленным к гражданской войне (она не входила в его планы, а полного мрачных предчувствий Крымова никто не слушал), Корнилов вскоре согласился оставить пост Верховного и был взят под стражу вместе со своими единомышленниками, – Крымов же, чувствуя себя преданным и, быть может, обрубая нити, ведущие к своей «организации», застрелился.

Остановиться на августовском кризисе – «Корниловских днях» – нас побудило не только значение, которое имели они для дальнейшей истории России, но и присутствие в самом центре событий двух человек, одного из которых два года спустя будут почти единодушно объявлять «злым гением Колчака», а другого – его несостоявшимся спасителем: полковника Д.А.Лебедева и генерала М.К.Дитерихса.

Дмитрию Антоновичу Лебедеву в это время не было и тридцати пяти лет. Весной 1917 года он служил в Ставке Верховного Главнокомандующего, где и началась его карьера не столько военная, сколько политическая. В апреле Лебедев выступил одним из инициаторов создания Союза офицеров армии и флота; в руководящие органы Союза он не вошел, но, несмотря на это, роль Дмитрия Антоновича в «Корниловские дни» выглядит довольно заметной…